Главная

Смерть через харакири считалась самой почетной. Имена тех, кто мужественно встретил этот род смерти, передавались и передаются для назидания потомства из рода в род. На этом институте воспитались лучшие черты японского характера. Внутренний смысл и значение этого узаконенного временем и жизнью национального японского обычая и борьба, с которой была связана его отмена, разобраны в первой главе представленной мною работы**. Ввиду той несомненной важности, которую придают японцы этому институту, а также и потому, что это самобытное явление японской жизни, представляющее большой интерес для всякого иностранца, еще и теперь не вытеснено совершенно из жизни (нынешним летом было два случая совершения харакири в Японии — разумеется, не публичных), я счел нужным дать подробное описание его. Оно взято из книжки Митфорда «Tales of Old Japan» и представляет собой перевод из одного редкого манускрипта на японском языке.

Cэппуку (харакири) есть вид самоубийства, практиковавшийся между самураями, когда им не оставалось другого выхода, как умереть. Некоторые из самураев совершали сэппуку по своей собственной воле; другие - совершившие преступления, которые, однако, не ставили их вне охраны привилегий самурайского класса,- кончали свою жизнь таким образом по приказанию своих высших. Общим и абсолютно необходимым условием было то, чтобы сам совершающий сэппуку, свидетели и секунданты, участвующие при сэппуку были хорошо знакомы со всеми церемониями, соблюдаемыми при этом Много лет тому назад один даймё пригласил к себе несколько лиц, сведующих в различных церемониях, и просил их разъяснить ему смысл разных форм и обрядов церемониала, который должен соблюдаться официальными свидетелями присутствующими при харакири затем, чтобы удостоверить голову умершего и пр.,- и далее научить его также всем церемониям, соблюдаемым при этого рода самоубийстве; сам же он показал и растолковал все эти обряды своему сыну и своим приближенным. Другой автор говорит, что церемонии, которые соблюдаются лицом, совершающим харакири, свидетелями и секундантами -дело очень большой важности, и посему люди должны быть хорошо знакомы с вещами, которые так ужасны, для того, чтобы когда придет время участвовать при харакири, они не могли быть застигнуты врасплох.

Свидетели нужны для того, чтобы видеть и удостоверить факт самоубийства. В секунданты выбираются люди, наиболее сведущие в военном искусстве. В старое время, бывало, люди хорошо помнили все, касающееся харакири, но ныне (говорится о времени перед падением феодализма) вошло в моду быть полным невеждой в церемониях, связанных с сэппуку, и если в редких случаях преступник поручается заботам даймё для совершения над собой харакири, то бывает, что никто из приближенных или слуг князя не в состоянии исполнить обязанностей секунданта, и приходится поспешно приглашать людей совершенно посторонних, чтобы они могли отрубить голову осужденного. На этот день человек тот меняет свое имя и делается номинально вассалом пригласившего его князя: все равно, будет ли он из среднего или низшего класса самураев, дело поручается ему, и, таким образом, затруднение кое-как улаживается. Прискорбно то, что это вовсе не считается чем-нибудь постыдным. Весьма большим нарушением всех требований этикета считается, если секундант, который облечен столь важными обязанностями, делает какую-нибудь ошибку (например, не отсечет головы одним ударом) в присутствии свидетелей, присланных правительством. Вот почему в секунданты должен приглашаться самый искусный человек и вот почему, чтобы скрыть малодушие своих собственных людей, князь должен выполнять церемонию столь несовершенным образом. Между тем, каждый самурай должен уметь отрубить голову, и, следовательно, приглашение в качестве секунданта чужого человека равносильно обвинению собственных слуг князя в недостатке воинских добродетелей, а это должно быть горше смерти для самурая. Однако, молодые люди, по своей юношеской горячности, способны быть опрометчивыми и через это, конечно, делают ошибки. У некоторых нет недостатка в умении владеть мечом в обыкновенных случаях, но они теряют присутствие духа при публичном совершении харакири и не могут оказать всей справедливости самим себе и своей ловкости. В силу сказанного представляется тем более важным (так как самый акт совершения харакири имеет место лишь в самых редких случаях), чтобы люди, которые, по своему положению, могут быть призваны либо сами совершить харакири, либо служить свидетелями или секундантами для других, должны постоянно подвергаться строгим испытаниям в искусстве владеть мечом и должны быть хорошо знакомы со всеми обрядами, касающимися харакири, для того, чтобы, когда придется приложить свои знания к делу, не потерять присутствия духа. По словам одного древнего авторитетного писателя, смертная казнь может совершаться двояким образом: либо через обезглавливание, либо через повешение. Церемония харакири была причислена к этим видам смертной казни впоследствии и является привилегией самурайского класса, которой он может воспользоваться в случае осуждения на смерть отдельных своих членов. Этот обычай получил силу закона во время сёгунской династии Асикага (1336—1568), когда был выработан весь кодекс церемоний, сопутствующих совершению этого акта самоубийства; на практике же последний существовал с незапамятных времен. Эпоха Асикага была временем больших смут и междоусобий в Японии. В это время находились люди, которые, сражаясь за ту или другую сторону, попадали в плен к противнику; хотя они, очевидно, не были виновны ни в государственной измене, ни в неверности по отношению к своим феодальным князьям, тем не менее, по обычаю страны они подлежали наказанию. Влачить этих людей к публичному месту казни по городу связанных, как обыкновенных преступников, с тем, чтобы всенародно отрубить им головы, казалось невыносимо жестоко, и вот тут-то и напали на мысль почетного самоубийства через вспарывание живота, дабы доставить некоторое облегчение и утешение отошедшему от тела духу. И в позднейшее время, когда приходилось осудить самурая на смерть за совершение проступков, не унижающих достоинство самурая, правительство посылало свидетелей в дом осужденного, который, приняв ванну и одев новое платье, повинуясь приказаниям высших, кончал жизнь свою, таким образом, в данном случае, не теряя звания самурая. Это такой закон, за который люди по всей справедливости должны быть благодарны.

О месте совершения харакири

В старое время церемония харакири обыкновенно совершалась в храме. Так, в 3-й год правления Канъэй (1626) один человек, будучи обвинен в измене, по приказанию своего господина вспорол себе живот в 14-й день 1-й луны в храме Китидзёдзи в Комагомэ, в Эдо. Восемнадцатью годами позже приближенный одного даймё, поссорившись с матросом в Осаке, убил его; по окончании следствия, произведенного губернатором, самураю было приказано совершить харакири в 20-й день 6-й луны в храме Сокусандзи в Осаке. В годы правления Сёхо (середина XVII в.) один человек, обвиненный в гнусном поведении, совершил харакири в храме Симпукудзи на улице Кодзимати в Эдо. На 4-й день 5-й луны 2-го года правления Мэйрэки (1656) один человек совершил сэппуку в храме Хонсэйдзи за то, что отомстил за смерть мужа своей двоюродной сестры в месте Симидзуданэ, на улице Кодзимати. В 26-й день 6-й луны 8-го года правления Эмпо (1680) на поминальной службе в годовщину смерти прежнего сегуна Гэнъюин-сама, Найто Идзуми-но ками, озлобившись на Нагаи Синано-но ками, убил его одним ударом короткого меча в главном зале храма Дзодзёдзи в Эдо, где хоронили сегунов; Идзуми-но ками был арестован и на следующий день совершил харакири в Киридоси, в храме Сэйрюдзи.

В позднейшие времена харакири совершалось ночью, во дворце или в саду даймё, на попечении которого был отдан осужденный. Совершение харакири во дворце или в саду зависело от официального положения данного лица. Даймё и подзнаменные (хатамото), как само собой понятно, и приближенные сегуна умирают во дворце; самураи более низкого ранга должны умирать в саду. Вассалы даймё, смотря по рангу фамилии последних, занимающие положение выше класса капитана и имеющие командирский жезл, умирают во дворце; все же остальные — в саду. Когда лица, участвующие в обряде харакири, находятся в каком-нибудь сомнении относительно того или другого пункта, потребного в данном случае церемониала, за разрешением своего недоумения они должны обращаться к компетентным людям. В начале XVIII в., в годы правления Гэнроку, Асано Такуми-но ками совершил харакири во дворце даймё Тамура; так как это случилось слишком внезапно и неожиданно для всех, сад был покрыт циновками, поверх же циновок был положен ковер, и все дело харакири совершилось при такой обстановке. Существует, однако, мнение, что было неправильно поступать таким образом по отношению к даймё, как будто дело шло о простом самурае. Между тем, из исторических записей мы знаем, что в прежнее время существовал также обычай совершать церемонию на кожаном ковре, разостланном в саду, причем надлежащее место для постилки ковра было внутри изгороди, устроенной в саду из связанных между собой кольев; поэтому люди, знакомые с одной только формой церемонии, несправедливо обвиняют Тамура в том, что он будто бы действовал неправильно. Впрочем, если его целью при этом было сохранить свой дом от осквернения кровью, то обвинение в неправильности его действий вполне уместно, ибо приготовление места для харакири является делом большой важности.

Раньше было принято, что для лиц важных, совершающих харакири, площадь отгороженного места должна равняться тридцати шести футам в квадрате. Один вход в ограде должен быть сделан на южной стороне, другой — на северной; дверь на юг — вечная дверь, называлась сюги-ёмон («дверь упражнения в добродетели»); северная же — умбаммон («дверь теплой чашки»). Две циновки с белыми каймами должны были расстилаться в виде молота — одна под прямым углом к другой; полотнище белого шелка, шесть футов в длину и четыре в ширину, клалось на той циновке, что лежала вдоль; по четырем углам устанавливались столбы для занавесей. Впереди двух циновок воздвигался род арки — восемь футов высотой и шесть шириной — в форме порталов, встречаемых впереди храмов, сделанной из лучшего бамбука, обернутого белым шелком. Затем вешались на четырех столбах белые занавеси четыре фута шириной и четыре флага шесть футов длиной с написанными на них четырьмя изречениями из священных книг. Эти флаги, говорят, немедленно после окончания церемонии уносились. Ночью ставились две свечи - по одной с каждой стороны двух циновок. Свечи помещались в блюдечки на подставках из бамбука четыре фута высотой, обвитых белым шелком. Лицо, которое должно было совершить над собою харакири, входило внутрь ограды через северные ворота и занимало место на циновке, на которой постлан был белый шелк, лицом к северу. Некоторые утверждали, что он должен сидеть лицом к западу; в таком случае все место должно было приготовляться соответствующим образом. Секунданты входили внутрь через южные ворота в одно время с совершающим харакири, который, как мы видели, проходит через северные, и занимали места на циновке, положенной поперек.

В наше время, когда харакири совершается внутри, во дворце, для этой цели приготовляется временное место либо в саду, либо в каком-нибудь незанятом помещении. Но если преступник должен умереть в тот же день, как отдается на попечение лица, надзирающего за ним, или на следующий день, то церемония, долженствующая иметь место в столь скором времени, совершается в приемной зале. Даже при большом промежутке времени между отдачей виновного под надзор и совершением харакири лучше, если церемония имеет место в приличной комнате в доме, чем в месте, приготовленном специально для этой цели. Если кто-либо из боязни загрязнить свой дом кровью нарочно устраивает особое место для совершения харакири, то такой человек будет заслуженно порицаться всеми, кто только узнает про его брезгливость. В самом деле, какая может быть речь об осквернении дома солдата, которому поручено исполнить последнюю обязанность по отношению к самураю, умирающему через сэппуку? Убить врага, которого он имеет полное основание ненавидеть, и потом убить самого себя есть долг благородного самурая, и потому чистейшая бессмыслица смотреть на место, где совершается харакири, как на скверненное. В начале XVIII столетия семнадцать самураев Асано Такуми-но ками свершили харакири в саду дворца Сироканэ в Эдо. Когда все было кончено, обитатели дворца пригласили священников из секты сюгэндзя прийти очистить место молитвой; но князь, владелец дворца, услышав об этом, приказал оставить место так, как оно есть, потому что, рассуждал он, нужно ли еще очищать место, где верные самураи умерли от своей собственной руки? Но в других дворцах, куда были переданы остальные вассалы Асано Такуми, говорят, места их добровольной казни были очищены. И все же народ того времени по справедливости прославил имя Кумамотоко (князя Хиго), которому принадлежал дворец в Сироканэ. Неразумно смотреть на смерть в битве или от сэппуку как на нечто нечистое — это надо держать постоянно в памяти.

В позднейшее время место для харакири во всех случаях стало отмеряться в тридцать шесть футов в квадрате. В центре должен сидеть осужденный, лицом к свидетелям; иногда он помещается боком к ним: это смотря по характеру места. Секунданты иногда обращаются спиной к свидетелям. Должно ли считать это нарушением этикета, трудно сказать. Если свидетели не имеют ничего против этого, осужденный может помещаться прямо против них; во всяком случае, дело свидетелей обсудить наперед эти подробности. Место, где сидят свидетели, должно отстоять от места, где находится осужденный, не более чем на двенадцать-восемнадцать футов. Место, откуда читается приговор, должно быть также совсем рядом. Хотя церемония харакири может совершаться и иначе, но лучше и удобнее всего следовать указанному ниже порядку.

Если харакири имеет место в комнате, то там, где сидит осужденный, должен быть положен плат из пяти полотнищ белой бумажной материи или же стеганное одеяло; говорят еще, что тут же должны быть приготовлены две циновки, однако, так как в каждой японской комнате уже имеются циновки, то нет надобности в других, особенных. Поверх всего должны быть разостланы два мохнатых ковра, сшитых вместе и положенных один на другой, потому что, если бы употреблялась одна белая бумажная ткань, то кровь просочилась бы через нее и попала на циновки. В 23-й день 8-й луны 4-го года периода Энкю (1740) при харакири одного лица была положена белая бумажная ткань, восемь футов в длину и восемь в ширину, на нее — стеганое одеяло из светло-зеленой бумажной материи шесть футов в квадрате, на эту — белая пеньковая материя, тоже шесть футов в квадрате, и уже на последнюю — два ковра. В 3-й день 9-й луны 9-го года периода Тэмпо (1838) при сэппуку одного лица была разостлана большая двойная бумажная материя, а на ней два ковра. Первый случай из этих двух выделяется своими заботливыми приготовлениями, что весьма похвально и заслуживает подражания. Если харакири совершается ночью, то подсвечники из белого дерева должны быть помещены на каждом из четырех углов так, чтобы они не мешали секундантам при их деле. Около того места, где сидят свидетели, также должны ставиться обыкновенные подсвечники, согласно этикету, но не подобает чересчур яркое освещение. Сбоку должны быть поставлены две ширмы или экрана, крытые белой бумагой, в тени которых должны быть спрятаны: кинжал на подносе, ведро для того, чтобы положить туда отрубленную голову, курильница, ведро с чистой водой и таз. Все эти правила должны быть соблюдаемы и в том случае, если харакири совершается в саду. В последнем случае место завешивается кругом белыми занавесями, которые должны быть непременно новыми; как и в комнате, должны быть разостланы две циновки, кусок белой материи и ковер. Если харакири совершается ночью, то ставятся на бамбуковых шестах, по углам, четыре фонаря из белой бумаги. По прочтении внутри дома приговора, лица, участвующие в церемонии, переходят к месту совершения харакири; впрочем, сообразно с обстоятельствами, приговор может быть прочтен и на самом месте. В случае Асано Такуми-но ками приговор был прочтен в доме, а харакири было совершено в саду. В 3-й день 4-й луны 4-го года периода Тэнмэй (1784) хатамото по имени Сано, выслушав свой приговор в зале верховного суда, вспорол себе живот в саду напротив тюрьмы. Когда церемония совершается в саду, должны быть разостланы циновки на всем пути от дома к месту харакири, так чтобы не было надобности в сандалиях. Дело в том, что некоторые лица при таких обстоятельствах бывают подвержены приливам крови к голове от нервности, и сандалии незаметно могут соскользнуть у них с ног, и это будет очень некрасиво, поэтому-то и лучше постилать циновки. При расстилке циновок должно позаботиться и о том, чтобы каждые две циновки соединялись вместе вплотную так, чтобы нельзя было споткнуться здесь. Белые ширмы и другие вещи располагаются так, как описано выше. Если все вышеуказанные правила церемониала не могут быть соблюдены полностью, то должно сделать все так, как позволят обстоятельства. Сообразно с родом преступления, в котором виновен самурай, передаваемый под надзор какого-либо даймё, заранее бывает известно, должен ли он совершить харакири, и потому соответствующие приготовления должны быть сделаны заблаговременно. Асано Такуми-но ками был взят во дворец Тамура-сама в час обезьяны (между двумя и пятью часами пополудни), снял свое придворное одеяние, отведал чашку супа и еще пять кушаний и выпил две чашки теплой воды; и в час петуха (между пятью и семью часами вечера) совершил харакири. Случай этого рода требует большого внимания, так как должны быть принимаемы все меры, чтобы приготовления велись без ведома лица, долженствующего совершить харакири. Если строится специальная для этого случая комната, чтобы избежать осквернения дома, то это должно держаться в строжайшем секрете. Был такой случай. Преступник был принят под надзор одним вельможей. Перед тем, как люди последнего приступили к постройке временного здания специально на этот случай, они письменно испросили совета у некоторых из заинтересованных лиц. Письмо их было составлено в следующих выражениях:

«Дом, в котором мы живем, слишком мал и неудобен во всех отношениях. Мы приказали страже обходиться с пленником с возможным уважением. Но наши слуги, на которых возложено дело охраны, испытывают большие неудобства за недостатком места; кроме того, в случае пожара или какого-нибудь чрезвычайного казуса, все помещение так мало и тесно, что было бы очень трудно выбраться оттуда. Поэтому мы намерены прибавить к вашему настоящему зданию еще одну пристройку, так чтобы охрана была бы в состоянии во всякое время входить туда и выходить совершенно свободно, и чтобы в случае пожара или какого-нибудь иного происшествия мы могли легко оставить дом, если бы обстоятельства принудили нас к этому. Мы просим вашего совета относительно настоящего проекта».

Такая остроумная предусмотрительность заслуживает всяких похвал.

Когда самурай должен совершить харакири по приказанию своего феодального князя, церемония должна иметь место в одном из меньших дворцов клана. Однажды принц клана Инуэ, рассердившись, и за дело, на своего управляющего по имени Исикава Тадзаэмон и желая наказать его, приказал ему умертвить себя в своем главном дворце на Кандабаси в Эдо. Когда об этом донесли сегуну, отдавший такое приказание князь, будучи уличен в неуважении привилегий города, получил приказ ехать в меньший и второстепенный свой дворец в Асакуса. Хотя харакири не может быть названо казнью в собственном смысле этого слова, но все же, так как оно отличается от обыкновенной казни лишь тем, что через него не пятнается честь самураев, то весь вопрос в данном случае сводится лишь к степени наказания, т. е. оно лишь дело церемониала. Если главный дворец отстоит далеко от дворца сегуна, тогда харакири может совершиться в нем; но ничего нельзя сказать и против того, чтобы оно имело место в меньшем дворце. Ныне, когда человек присуждается к харакири князем даймё, церемония обычно совершается в одном из неглавных дворцов — в большинстве случаев выбор падает на открытое пространство вблизи плаца, или манежа для упражнения лошадей, и приготовления, описанные выше, часто сокращаются сообразно с обстоятельствами.

Когда самурай во время путешествия получает внезапно приказание совершить харакири, должны быть наняты храм или часовня для этой цели. В подобных экстренных случаях могут употребляться грубые циновки, обшитые более тонкими циновками или же даже обыкновенными. Если преступник — человек настолько высокого ранга, что имеет при себе оруженосца, то должен быть разостлан на месте совершения харакири кожаный ковер, если последний не трудно достать. Кожаные ремни (которые на голове) должны быть, согласно со старинным обычаем, передвинуты на лоб так, чтобы они могли указывать назад при отрубании головы. В древнее время, когда церемония совершалась в саду, расстилался кожаный ковер. Наем храма для совершения в нем харакири представляет в истории частое явление, но сомнительно, чтобы это могло быть сделано в настоящее время. Этого рода пункты, относительно которых не имеется установленных правил, должны быть заранее предложены на обсуждение компетентным лицам, так чтобы вся предстоящая участникам харакири процедура акта самоубийства могла быть совершенно ясной.

В период Камбун (1661—1673) князь Сакаи, во время путешествия по стране Бисю, нанял храм для совершения в нем харакири одному из своих приближенных. И тот, согласно приказанию, лишил себя жизни в храме.

О церемониях, соблюдаемых при харакири самурая, который отдается на поруки даймё

Когда кто-либо получает приказание от правительства совершить харакири, общественные цензоры, назначенные присутствовать в качестве свидетелей при предстоящем харакири, посылают князю, в ведении которого находится преступник, извещение о том, что они прибудут в его дворец по казенной надобности. Документ этот, адресованный прямо на имя князя, посылается с цензором-помощником, и в свое время получается соответствующий ответ. Перед церемонией свидетели посылают ассистента-цензора осмотреть место, в котором имеет быть совершено харакири, ознакомиться с планом дома и составить список лиц, которые будут присутствовать при церемонии. Посланный также имеет свидание с кайсяку, или секундантами, и экзаменует их в знании подробностей обряда совершения харакири. Когда все приготовления закончены, он отправляется за цензорами, после чего все они, одетые в требуемое церемониалом платье из пеньковой материи, идут к указанному месту казни. Приближенные князя собираются на переднем дворе для приветствия их и распростираются на земле перед ними, а сам князь, которому вверен преступник, выходит на крыльцо встретить и проводить их в приемную залу. Главный цензор объявляет тогда князю, что он пришел прочитать приговор, по которому осужденный должен совершить харакири, и что второй цензор пришел засвидетельствовать исполнение приговора. После этого князь осведомляется, ждут ли от него, чтобы он лично присутствовал при казни, а также должен ли он исполнить просьбу родственников или семьи осужденного, если последние обратятся к нему за этим, и отдать им останки казненного для погребения; после этого он объявляет, что прикажет приготовить все нужное, и оставляет комнату. Чай, огонь для закуривания и сладости предлагаются цензорам, но те отказываются от всякого угощения прежде выполнения своих обязанностей; меньшие чиновники следуют тому же примеру. Если цензоры выразят желание видеть наперед место совершения харакири, то приближенные князя ведут их туда, и сам князь сопровождает их; впрочем, в этом случае его может заменить один из его каро — советников первого класса. После осмотра они возвращаются в приемную и занимают свои прежние места. Когда все приготовления будут окончены, хозяин дома ведет цензоров к месту, где должен быть прочитан приговор, причем этикет требует, чтобы они шли с двумя мечами. Князь занимает свое место с одной стороны, при входе, а младшие цензоры садятся с той или другой стороны на более низком месте. Советники и другие служащие князя занимают определенные для них места. Один из присутствующих советников, обращаясь к цензорам, но не вставая с места, испрашивает позволения привести осужденного.

Перед этим приближенные князя идут в комнату, где заключен осужденный, извещают его. о том, что он должен переодеться, так как цензоры прибыли. Прислуга приносит смену платья на большом подносе. Только когда осужденный закончит свой туалет, свидетели идут и занимают места в указанном порядке, а осужденный вводится к ним. Впереди него идет один служащий князя ранга моногасира (приближенный князя 4-й степени): он и несет маленький меч. Шесть человек идут за ним по обеим сторонам осужденного в качестве прислуживающих — они должны быть 5-го и 6-го ранга. За всеми ними следует ёнин — советник 2-го класса. Когда вся процессия достигает места, где собрались свидетели, ведущий отходит в сторону и садится, а шесть прислуживающих садятся по обе стороны осужденного. Советник, который следовал за последним, садится позади него. Тогда главный цензор читает приговор.

Когда чтение закончено, осужденный выходит из комнаты и снова меняет одежду, а главный цензор немедленно оставляет дворец, но уже князь не провожает его до выхода. Второй цензор идет в приемную и остается там до тех пор, пока осужденный не переменит одежды. Когда осужденный занял определенное для совершения харакири место, советники объявляют второму цензору, что все готово. Тогда последний идет к этому месту, имея при себе оба меча, короткий и длинный. Князь, также имея два меча, занимает свое место по одну сторону, низшие цензоры и советники, имея по одному мечу, садятся напротив цензора. Ассистент-секундант приносит на подносе кинжал и, положивши его перед осужденным, удаляется. Когда осужденный, взрезав себе живот, наклонит голову вперед, главный секундант отрубает голову и немедленно показывает ее цензору, который, засвидетельствовав ее, заявляет хозяину дома, что он удовлетворен и благодарит его за все хлопоты в связи с этим делом. Тело, так, как оно лежит, закрывается белыми ширмами, которые ставятся вокруг него; вместе с тем приносятся курения. Свидетели уходят. Князь провожает их до крыльца, а приближенные князя, собравшись во дворе, распростираются, как и раньше, на земле. На месте казни должны присутствовать следующие лица: один или два главных советника князя (каро), два или три второстепенных советника (ёнин), два или три моногасира (приближенные 4-й степени), один заведующий дворцом, где совершается харакири (рисуй), шесть прислужников, один главный секундант, один ассистент-секундант, один человек для того, чтобы нести курения, который не должен непременно иметь какой-либо ранг,- всякий самурай может быть им. Обязанности погребения тела и приведения снова в порядок места, где было совершено харакири, возлагается на четырех человек. Они выбираются из числа самураев среднего или низшего классов; во время исполнения своих обязанностей, они засучивают свои панталоны и не имеют мечей. Их имена посылаются предварительно цензору-помощнику, который выполняет роль свидетеля; они сообщаются также и младшим цензорам, если только те того пожелают. До прибытия главного цензора приготовляются все потребные снаряды для тушения пожара, приглашаются пожарные, а полицейские чиновники постоянно ходят дозором, из предосторожности, кругом дома. С той минуты, как приходит в дом главный цензор, и пока он не покинет его, никто не имеет права войти туда. При входе в дом стоят на страже слуги, одетые в свою пеньковую одежду для церемоний. Все в доме должно совершаться с должной благопристойностью, и ко всякой мелочи должно относиться с самым усердным вниманием.

Всякий раз, как кому-либо случится кончать жизнь путем харакири, было бы хорошо, если бы люди отправлялись во дворец князя Хиго и узнавали все подробности относительно казни ронинов Асано Такуми-но ками. Я считаю необходимым указать вам, как все это произошло. Дело было так: вокруг сада, перед приемной комнатой, была повешена занавеска, и тут были постланы три циновки; сверху они были покрыты белым полотном. Осужденные находились в приемной и вызывались поодиночке. Два человека, по одному с каждой стороны, сопровождали осужденного, секундант шел позади, и, таким образом, они подходили к назначенному месту все вместе. Когда казнь в каждом отдельном случае оканчивалась, тело заставлялось белой ширмой, так чтобы главный свидетель не мог его видеть; потом оно завертывалось в белую простыню, клалось на циновку и уносилось в заднюю часть сада двумя прислуживающими, затем уже помещалось в гроб. Земля, закапанная кровью, посыпалась песком и выметалась начисто; клались новые циновки, и все место приготовлялось заново, после чего вызывался следующий человек.

О том, что должны держать в уме свидетели

Когда вассал получает приказание от сюзерена совершить харакири, приговор его должен быть прочтен цензором клана, который действует также и в качестве свидетеля. Он должен занимать место прямо против преступника, на расстоянии двенадцати футов от него; по некоторым книгам расстояние должно быть восемнадцать футов, а сам он должен сидеть наискось, не поворачиваясь прямо лицом к преступнику. Он должен положить свой меч около себя; впрочем, если он того пожелает, то может оставить свой меч у себя за поясом. Приговор должно читать отчетливо. Если приговор представляет собой длинный документ, то не следует начинать чтение очень громким голосом и потом понижать его до шепота, так как это выглядит так, будто бы человек струсил, но читать все время тихо еще того хуже; весь приговор должен быть передан ясным, ровным и одинаково отчетливым голосом от начала до конца. Обязанность главного свидетеля — подать пример твердости другим лицам, присутствующим при совершении харакири. После того, как секундант закончит свое дело, он несет отрубленную голову к главному свидетелю, который, осмотревши ее, должен объявить, что удостоверил ее тождественность, взять свой меч и уйти. Впрочем, бывает достаточно только отрубить голову и не носить ее показывать главному свидетелю — в таком случае секундант наперед получает соответствующие инструкции на этот счет. При вставании с места главный свидетель должен сделать первый шаг левой ногой и поворотиться налево. Если путь к месту казни ведет через двери, то главный свидетель, имеющий при себе два меча, должен сидеть на кресле; он должен быть одет в пеньковую одежду для церемоний; свои панталоны он должен немного засучить, на нем должен быть полный парадный костюм, соответствующий его рангу. На обязанности его лежит определить каждому из участников, что он должен делать, и также принять меры на случай несчастий.

Если в то самое время, как участники в предстоящей церемонии харакири, собравшись вместе, начнут освежать в своей памяти потребные на этот случай воинские познания, приготовляясь таким образом к выполнению предстоящих им обязанностей; если в это самое время кто-нибудь из посторонних войдет в ту же комнату, то они обязаны немедленно перевести разговор на другую тему. Самураи должны быть хорошо знакомы со всеми мельчайшими деталями харакири, поэтому дать кому-нибудь заметить, что они обсуждают, что должно быть сделано в случае, если произойдет какое-нибудь уклонение от нормального течения церемонии харакири и т. д., значило бы обнаружить свое очевидное невежество. Однако, если случится зайти к ним какому интимному другу, то он может быть приглашен к участию в совещании по этому вопросу, тем более что не всегда бывает совершенно ловко и удобно скрыть от посторонних лиц предмет разговора, шедшего до их прихода.

Возможно, и весьма вероятно, что после прочтения приговора осужденный пожелает сказать несколько последних слов главному свидетелю. Будет ли он выслушан или нет, зависит от формы содержания того, что он имеет сказать. Если он говорит сбивчиво и путаясь на каждом шагу, то его не удостаивают вниманием; в таком случае секундант уводит его прочь по знаку главного свидетеля или сам от себя прямо в комнату для перемены одежды.

Если осужденный поручается правительством надзору какого-либо князя, то последний, после прочтения приговора, должен известить осужденного через своих приближенных, что приказания правительства требуют неукоснительного исполнения, но, если он пожелает высказать свои последние желания, то может сделать это перед посланными приближенными, которым князь поручил выслушать их; если же осужденный — человек высокого ранга, то князь лично должен идти и выслушать его последнюю волю.

Осужденный должен ответить на это в таком роде:

«Милостивый государь! Благодарю вас за ваше заботливое внимание, но я ничего не имею сказать. Я глубоко признателен вам за доброе отношение, которое встречал к себе с того самого времени, как был передан на ваше попечение. Прошу вас засвидетельствовать мое глубочайшее уважение князю и его приближенным, которые были так внимательны ко мне». Или он может сказать еще так: «Господа, я ничего не имею сказать, но так как вы были так добры подумать обо мне, то я был бы премного обязан вам, если бы вы передали то-то и то-то, таким-то и таким-то лицам». Если осужденный поручил приближенным что-либо передать, то те должны выслушать его слова с полным вниманием, чтобы совершенно успокоить ум и сознание осужденного насчет того, что его слова будут переданы в точности кому следует. Если он попросит прибор для письма с целью изложить на бумаге свою последнюю волю, то приближенные князя должны сказать ему, что это запрещено законом, и не соглашаться на его просьбу. В душе же они должны чувствовать, что тяжело отказать в просьбе умирающему, поэтому они должны стараться сделать все, чтобы облегчить ему его последние минуты: их обязанность отнестись к осужденному с наивозможнейшей внимательностью и добротою. Так это было во времена Гэнроку при харакири ронинов Асано Такуми-но ками. Князь Хиго, после прочтения приговора, проникнувшись уважением к мужеству осужденных, приказал даже, вопреки закону, отнести им бумагу и прибор для письма. Но если осужденный не может сосредоточиться ни на чем серьезном от возбуждения, то бесполезно давать ему письменный прибор. Все это должно зависеть от обстоятельств. Когда человек убил другого, заранее приготовясь понести все последствия за свой поступок, казнь такого человека должна быть произведена со всей честью. Когда человек убивает другого на месте в припадке необузданной страсти и потом бывает сам ошеломлен и поражен своим поступком, нет нужды прилагать такое старание к ведению всей церемонии со щепетильною точностью. Если осужденный — человек осмотрительный и разумный, то он воспользуется первым удобным случаем, после того как будет отдан под стражу, для выражения своих желаний и не станет откладывать этого до последнего момента; простирать же свою любезность до того, чтобы предоставлять в его распоряжение уже после начала церемонии письменные принадлежности и т. п., не обязательно. Если встретится какое-либо сомнение в этом отношении, то можно обратиться за разрешением его к главному свидетелю.

После того, как ронинам Асано Такуми-но ками был прочитан их приговор во дворце Мацудайра Оки-но ками, этот даймё, выйдя сам попрощаться с ними, вызвал Оиси Тикара, сына их начальника, и сказал ему: «Я слышал, что ваша мать находится в настоящее время на своей родине. Я могу легко представить себе, как она будет опечалена, услышав о смерти вашей и вашего отца. Если вы пожелаете передать ей что-либо, то скажите это мне без всякого стеснения, и я немедленно передам ей ваш прощальный привет». Несколько минут Тикара оставался безмолвным, со взором, потупленным в землю; наконец он отступил немного назад, поднял голову и сказал: «Я смиренно благодарю вашу светлость за то, что вы изволили сказать мне. Мой отец с самого начала предупредил меня, что наше преступление слишком велико, так что даже если бы мы получили милостивое прощение по обвинению в одном пункте, то все же мы не должны забывать, что против нас имеется 100 000 000 других пунктов, за которые мы должны непременно совершить харакири, и что если бы я не обратил внимания на его слова и попытался бы избежать наказания, то его ненависть преследовала бы меня после его смерти. Мой отец запечатлел эти слова в моей памяти в храме Сэнгакудзи и снова повторил их, когда я расставался с ним перед тем, чтобы быть отведенным во дворец князя Сэнгагу. Теперь мой отец и я осуждены на харакири согласно заветному желанию наших сердец. Конечно, я не могу забыть свою дорогую мать, но когда я прощался с нею в Киото, она сказала мне, что мы разлучаемся навеки, и просила меня не показать себя трусом, когда я буду думать о ней. Я уже тогда простился с ней навсегда и потому в настоящее время не имею ничего передать ей». Когда он сказал так, Оки-но ками и все его приближенные, собравшиеся вокруг него, были тронуты до слез удивлением перед его героизмом. Рассказ этот должно вспоминать почаще.

Хотя представляется лишь справедливым, чтобы перед совершением харакири осужденный принял ванну и вкусил вина и пищи, но все эти детали должны быть, по возможности, сокращены или даже вовсе выпущены. Чем скорее дадут умереть осужденному, тем лучше. Если он пожелает выпить воды, то в этом не следует отказывать ему. Вообще, если он держит себя в своих словах и поступках как благородный самурай, то должно приложить все старания, чтобы совершить его казнь возможно лучшим образом. Однако, хотя бы он был самый смелый человек, то и тогда при близости смерти обычное хладнокровие может остановить его, и медлить с его казнью значило бы, по всей вероятности, заставить мужество осужденного изменить ему. Поэтому, как только будет прочитан приговор, казнь должна быть немедленно приведена в исполнение; этого опять-таки не должен никогда забывать главный свидетель.

Относительно секундантов (кайсяку)

Когда преступник, который должен будет совершить харакири, вверяется надзору какого-нибудь князя, то этот последний приставляет к нему шесть прислужников; если же харакири совершается в пределах клана, к которому принадлежит осужденный, то достаточно двух или трех человек; впрочем, число их зависит от ранга осужденного. Для исполнения обязанностей этих прислужников выбираются люди с крепкими нервами и сильным духом. Они должны быть одеты в пеньковое платье и должны засучивать свои шаровары; ни в каком случае они не должны иметь при себе мечей, а вместо них прячут за пазухой маленький кинжал. Прислужники — это лица, которые помогают осужденному переодеться и сидят по правую и левую руку его во время чтения приговора, для его охраны. В случае какого-либо замешательства, например, если осужденный попытается убежать, они валят его на землю; напротив, если он не в состоянии ходить и стоять один, они же поддерживают его. Если прислужников, сопровождающих осужденного к месту казни, шесть, то четверо из них садятся на некотором расстоянии от него и составляют стражу, тогда как двое других сидят сейчас же за осужденным. Они должны помнить, что случись какое-нибудь недоразумение, например, в форме попытки со стороны осужденного к побегу, они должны, сваливши его наземь, отрубить ему голову кинжалами или заколоть его насмерть. Если секундант не сумеет одним ударом отрубить голову и осужденный попытается встать, то обязанность прислужников убить его.

Они же должны помочь осужденному сбросить верхнюю одежду и обнажить тело. В позднейшее время бывали случаи, когда верхняя одежда не снималась, а просто распахивалась,— это зависело от обстоятельств. Постановка белой ширмы и положение тела в гроб суть обязанности, которые ныне хотя и могут быть исполняемы другими лицами, первоначально падали на этих шестерых прислужников. Когда казнят обыкновенного человека, обвязывают его веревками и таким образом принуждают занять свое место; но самурай, одетый в свои церемониальные одежды, принимает кинжал, предлагаемый ему на подносе, и умирает таким образом от своей руки. Поэтому нечего опасаться, что подобный человек сделает попытку к бегству; все же, так как никто не может поручиться за это и неизвестно, что случится делать прислуживающим, то для выполнения обязанностей этих лиц следует выбирать людей, в совершенстве знающих свое дело.

Секундантов трое — главный, ассистент и еще один низший. Когда церемония харакири совершается с надлежащей торжественностью, то присутствуют все трое, в обыкновенных же случаях достаточно двоих. Если их трое, то обязанности каждого в отдельности таковы: главный отрубает голову — это его обязанность, и потому он является самым важным лицом при казни путем харакири; ассистент приносит поднос, на котором лежит кинжал для вспарывания живота. Он должен выполнять свои обязанности таким образом, чтобы нe мешать ни в чем главному секунданту; во всяком случае его роль при казни второстепенная. Третий, или низший, относит отрубленную голову показать главному свидетелю для отождествления; в случае, если что-нибудь внезапно помешает исполнению обязанностей главному секунданту и его ассистенту, он должен быть всегда готовым действовать в качестве их заместителя,— этого он не должен никогда забывать; вообще же обязанности его важны, и для исполнения их подбирается подходящее лицо.

Хотя ни в каком другом случае, как при харакири, не может быть ничего подобного кайсяку, все же в древнейшие времена именем кайсяку назывались также охранители и вообще лица, которые помогали другим; это может служить объяснением тому, что кайсяку, или секундант, приходит на помощь осужденному. Если бы совершающий харакири совершил погрешность в самый роковой момент, это легло бы позором на его труп; с целью предотвратить возможность подобных ошибок и пользуются услугами кайсяку, или секунданта,— это самая важная обязанность кайсяку; он должен всегда памятовать об этом.

Что сказать о человеке, если он принимает приглашение быть секундантом с улыбкой? Однако он не должен изображать на лице печали: это последнее было бы равносильно тому, что он хотел бы просить извинить и уволить его от выполнения этих обязанностей. Нет никакого героизма в умении ловко отрубить голову, но в то же время чистый позор для человека сделать это неуклюжим и неподобающим образом; тем не менее, никто не имеет права ссылаться на свой недостаток опытности и ставить это отговоркой для того, чтобы уклониться от возлагаемой обязанности, потому что недостаточное искусство в умении владеть мечом, нужном при отсечении головы,— бесчестье для самурая. Некоторые настаивают на том, что в секунданты следует выбирать молодых людей; на это им можно возразить скорее, что молодые руки недостаточно искусны. Как бы то ни было, сыграть труса и уступить другому обязанность быть секундантом — это вещь немыслимая и недостойная самурая. Когда человек приглашается быть секундантом, то он должен выразить готовность быть полезным и применить на деле умение обращаться с мечом (голову можно отрубить кинжалом, но меч является надлежащим оружием в данном случае). Что касается меча, то секундант должен взять меч того, кто совершает харакири; если это почему-либо невозможно, то у своего князя; секундант не должен употреблять своего собственного меча. Когда все секунданты назначены, они должны собраться вместе и в подробностях обсудить свои обязанности, предварительно получив инструкции от своих начальников. Если по тщательном изучении дела окажутся какие-либо недоразумения, то за разрешением их должно обратиться к своим начальникам. Когда преступник приговорен к харакири правительством, секунданты надевают свои церемониальные одежды; если же он является одним из их собственного клана, то надеваются только шаровары самурая. Говорят, что в древности секунданты одевались точно также, как и совершающий харакири, а некоторые авторитеты утверждают, что при харакири человека высокого ранга секунданты должны быть одеты в белое платье и рукоятка меча тоже должна быть обернута в белый шелк. Если харакири совершается в доме, то секунданты должны засучить немного свои шаровары, а если в саду, то поднять их насколько возможно выше.

Секундант должен обратиться к совершающему харакири в следующих выражениях: «Сударь, я назначен к вам в качестве секунданта, прошу вас быть вполне покойным на этот счет и т. п.»,— но форма этого обращения необходимо зависит от положения и ранга осужденного. И если осужденный пожелает высказать свои последние желания, то секундант должен выслушать его и вообще отнестись к нему с возможным вниманием с целью облегчить последние минуты осужденного. Если секундант был выбран самим осужденным по причине старой дружбы между ними, или если осужденный, во время своего пребывания под охраной во дворце, просил кого-нибудь из приближенных князя принять на себя обязанности секунданта в случае осуждения его на смерть через харакири, то лицо, избранное таким образом, должно благодарить осужденного за оказанную ему высокую честь и просить своего князя разрешить принять на себя эти обязанности. В этом смысле он должен ответить осужденному и вообще утешить и успокоить его и, доложив о полученной им просьбе князю, с разрешения того, взять на себя роль секунданта. Он должен воспользоваться этим случаем, чтобы занять меч у осужденного, высказав свою просьбу приблизительно в следующих выражениях: «Я имею честь быть вашим секундантом и просил бы вас дать мне для этого случая ваш меч. Для вас может служить утешением мысль, что вы умрете от своего собственного меча, который так близок вам». Если, однако, осужденный отклоняет просьбу и предпочтет получить свой последний удар от меча секунданта, то его желание должно быть исполнено. Если секундант нанесет неудачный удар своим собственным мечом, то это падает бесчестьем на него; поэтому-то он должен брать чей-либо чужой меч, для того чтобы в случае неудачного удара порицание могло быть обращено мечу, а не тому, кто пользуется этим мечом. Хотя вышеизложенное и является общим правилом, и хотя каждый должен умирать от своего меча, все же, если осужденный попросит обезглавить его собственным мечом секунданта, его просьба должна быть уважена.

Весьма возможно, что осужденный пожелает узнать от своего секунданта о приготовлениях к предстоящему акту, какие сделаны. Поэтому секундант должен быть готовым ответить на такие вопросы. Когда-то давно один осужденный спросил секунданта, не будет ли его голова отрублена в тот самый момент, когда он примет блюдо с положенным на него кинжалом. «Нет,— отвечал тот,— ваша голова будет отрублена в тот момент, когда вы взрежете себе живот». При харакири одного из Сано осужденный сказал секунданту, что когда он взрежет себе живот, то не вытерпит и, пожалуй, крикнет, поэтому просил секунданта не терять своего хладнокровия, когда он будет отрубать ему голову. Секундант отвечал, что он сделает так, как желает тот, но просил его все же принять перед тем поднос с кинжалом согласно надлежащей форме. Как только Сано протянул руку к подносу, секундант немедленно отрубил ему голову. Хотя это не было совершенно правильно, но так как секундант поступил таким образом для того, чтобы спасти самурая от позора совершения харакири неподобающим образом, позволив себе крикнуть от боли, его никак нельзя обвинить в нарушении этикета при наличности подобных побуждений. Если осужденный настоятельно требует, чтобы ему было позволено действительно вспороть себе живот, его желание может быть удовлетворено или нет, смотря по обстоятельствам. Обычай отрубания головы после того, как осужденный прошел лишь через видимость процедуры вспарывания живота, восходит к периоду Эмпо (1673—1681). ,

Когда осужденный займет свое место, секундант спускает с правого плеча свои церемониальные одежды и, обнажив меч, кладет сбоку ножны, делая это так, чтобы не видел осужденный, после чего он становится с левой стороны осужденного, сейчас же позади него. Осужденный должен быть обращен лицом к западу, а секундант к северу, и при таком положении должен быть нанесен удар. Когда секундант видит, что его ассистент подходит с мечом на подносе, он должен закалить свои нервы и заставить смолкнуть биение своего сердца. Когда поднос будет положен перед осужденным, он должен принять такое положение, при котором ему удобнее всего нанести удар. Он должен встать на левую ногу, а потом правую выставить вперед и в таком положении приготовиться к удару; впрочем, такое положение не обязательно: он может изменить взаимное положение ног так, как находит для себя более удобным. Когда осужденный протянет свою руку, чтобы взять поднос, и в это время наклонит немного голову вперед, секундант наносит удар мечом — это один из самых удобных моментов для удара. Относительно этого имеются разного рода традиции. Некоторые говорят, что осужденный должен взять поднос и поднести его почтительно ко лбу и затем уже положить его перед собой — и что в этот самый момент должен быть нанесен удар. Указывают три других момента, удобных для отсечения головы: первый — когда кинжал лежит еще на подносе, второй — когда осужденный смотрит на левую сторону живота перед тем, как взрезать его, третий — когда он наносит себе удар кинжалом. Если эти три момента пропущены, то бывает очень трудно отрубить голову. Так говорят традиция и практика. Некоторыми указываются четыре момента, удобных для удара мечом: первый — когда секундант отходит, отдав поднос с кинжалом; второй — когда осужденный притягивает к себе поднос; третий — когда он берет кинжал в свою руку, и четвертый — когда он делает порез живота. Хотя все эти три момента допускаются, но первый из них слишком ранний; последние три своевременны. Одним словом, голова должна быть отсечена без всякого лишнего промедления. Если голова отрублена удачно, то секундант не должен поднимать своего меча, но, держа его острием книзу, отойти немного назад и вытереть лезвие, встав на колени. Секундант должен иметь при себе достаточное количество приготовленной белой бумаги за поясом или за пазухой, чтобы вытереть окровавленный меч. Когда он вложит меч в ножны, должен привести свой костюм в порядок и сесть поодаль сзади. Когда голова упала, входит младший секундант, берет голову и показывает ее свидетелю для осмотра. Когда тот отождествит ее, церемония считается оконченной. Если нет ни ассистента, ни младшего секунданта, то секундант, как только голова бывает отрублена, держа в левой руке свой меч за острие, берет голову за пучок волос, собранный на макушке7, направляется к свидетелям, обходя труп с правой стороны, и показывает свидетелю профиль головы, приложив подбородок ее к рукоятке меча и опустившись на левое колено; затем, вернувшись назад и обойдя труп с левой стороны, встает снова на левое колено и, переложив в левую руку голову, прислоненную теперь уже к лезвию меча, показывает свидетелю левый профиль лица. Это может делаться еще и иначе. Секундант, положив меч, вынимает из-за пазухи лист бумаги, помещает его на ладонь своей левой руки и, взяв пучок волос в свою правую руку, кладет голову на бумагу и в таком виде представляет для осмотра. Людьми, опытными в умении владеть мечом, различаются три способа ношения меча. Если ранг осужденного выше, чем секунданта, то меч держится обращенным кверху; если одинаков, то прямо в центре тела; если низший, то меч опускается книзу.

Отрубать голову секундант должен, встав на одно колено, но нет ничего предосудительного, если он делает это и стоя. По мнению некоторых компетентных лиц, если церемония совершается внутри дома, то секундант должен встать на колено, а если в саду, то должено отрубить голову стоя. Впрочем, это не столь важный вопрос, чтобы на нем долго останавливаться или упорно настаивать. Секундант должен делать свое дело в таком положении, какое представляется ему наиболее удобным.

Секундант-ассистент должен знать, как следует поднести поднос с мечом. Это должно быть сделано совершенно спокойно, именно после того, как осужденный занял свое место. Поднос должен быть положен так, чтобы осужденный мог достать кинжал лишь вытянув руку,— он ставится приблизительно в трех футах от осужденного. Затем ассистент возвращается на свое место. На обязанности ассистента лежит, в случае проявления осужденным знаков волнения, оказать свое содействие, так чтобы голова могла быть отрублена надлежащим образом. Однажды осужденный, приняв поднос от секунданта, продолжал долго держать его в руках, не кладя обратно, пока лица, находившиеся поблизости к нему, не повторили ему несколько раз, чтобы он положил блюдо. Случается также, что ассистент отходит в сторону тотчас же после того, как поднос будет поставлен около осужденного, осужденный же не протягивает руки и не берет кинжала. В таком случае ассистент-секундант должен возвратиться и заставить его взять кинжал. Осужденный может просить, чтобы поднос был поставлен немного поближе к нему; его желание должно быть исполнено. Поднос может быть помещен таким образом, чтобы ассистент, держа его в левой руке, мог передать кинжал осужденному, который наклоняется вперед, чтобы взять его. Какой из этих трех способов самый лучший, трудно сказать. Целью, преследуемой всеми ими, является заставить осужденного наклониться вперед, чтобы принять удар. Должен ли удалиться ассистент или нет, зависит от манеры, с которой держит себя осужденный.

Если осужденный нрава неукротимого и буйного, то вместо кинжала ему подносят веер на блюде; если он будет протестовать против этой замены, то ему должно объяснить в ответ, что замена меча веером есть древний обычай. Такие случаи в истории действительно бывали. Давно тому назад, как рассказывают, в одном дворце даймё одна мужественная женщина, защищая себя, убила человека, и ей было разрешено умереть со всеми почестями харакири. В этом случае на подносе вместо меча был положен веер. Это вполне удовлетворяет требованиям этикета. Если осужденный выказывает склонность быть буйным, то секунданты, не обнаруживая никаких признаков беспокойства, должны поспешить к нему и заставить его быстро сделать свои приготовления и занять свое место. Главный секундант, обнажив меч, должен быть готов отрубить ему голову и, поторопив осужденного скорее проделать церемонию принимания блюда с кинжалом, должен выполнить свою обязанность мечом, не обнаружив своего страха.

Некий князь Като, осудив одного из своих советников на смерть, присутствовал при церемонии позади занавеси из бамбуковых полосок. Советник, имя которого было Катаяма, был приведен связанным на место казни. Он не обнаруживал никаких признаков страха, но все время бросал свирепые взгляды на занавеску, скрывавшую от него князя. Главный секундант, по имени Дзихэй, относившийся всегда с большим уважением к Катаяме, стоя близ осужденного с мечом в руке, сказал ему: «Сударь, ваш последний час настал. Будьте добры повернуть вашу голову так, чтобы шея выпрямилась». В ответ на это Катаяма сказал только: «Вот нахальство со стороны этого молокососа» — и хотел оглянуться, но в этот самый момент Дзихэй нанес роковой удар. Князь Като осведомился потом у секунданта, чем объяснить его странный поступок, и последний отвечал, что так как он заметил, что осужденный замышляет предательство, он решил разом убить его на месте и тем сломить навсегда этот мятежный дух. Вот истинный образец присутствия духа, который должны помнить все секунданты.

Когда голова отрублена, то следует младшему секунданту, взяв ее за маковку и положив ее на бумагу в левую руку, отнести ее для осмотра свидетелю, как описано выше. Если голова лысая, то должно проткнуть левое ухо стилетом, который имеется при мече, и таким образом отнести ее свидетелям. За пазухой у секунданта должна быть бумага. Секундант должен иметь при себе также пепел и золу, для того чтобы в то время, как он несет голову, не запачкаться в крови. Когда голова показана свидетелям, ассистент кладет ее в ведро.

Если встретятся какие-нибудь препятствия для исполнения обязанностей у старшего секунданта, то ассистент должен заступать его место. Случилось однажды, что старший секундант прежде совершения казни разнервничался, но все же отрубил голову без особенных затруднений; но, когда он взял голову в руки, для того чтобы показать свидетелю, он не мог более владеть своими нервами и расплакался. Это вышло очень некстати и неприлично; допускать до этого не следует.

Леонид Богословский