К алкоголю японцы относятся вполне терпимо. Это вам не нынешняя белая Америка, где рассчитывающий на общественное признание человек на званом вечере не осмелится не то что пропустить рюмочку, но просто взять ее в руки.

Если же он и не прочь «оттянуться», то сделает это потом, по возвращении домой. Нет, японцы здесь совершенно не двоедушны. Приезжая в Россию, они абсолютно не осуждают наших подгулявших молодцов, предъявляя к ним одно-единственное требование: не пить в рабо­чее время. Поэтому памятная поколению постарше антиалкоольная кампания Горбачева производила на них убийственное впечатление. Считается, что распитие алкогольных напитков — личное дело каждого. Желательно, чтобы наутро голова не боле­ла. И не буянить! И с этим — уже довольно строго.
Современный индустриальный мир вообще-то с алкоголем потихонечку завязывает. Здесь и забота о здоровье, и всеобщая моторизация населения. Даже во Франции с Италией выпивать меньше стали. Тем не менее, они перепивают японцев больше чем вдвое. Зато у японцев все-таки пока положительная динамика выпивания.
В связи с этим и отношение к пьяным в самой Японии весь­ма терпимое. Несмотря на то, что на вечерних улицах города встречаешь немало крепко подвыпивших людей, вытрезвителей как таковых в этой стране не наблюдается. Правда, удалось мне узнать про одно исключение. В курортном городке Ондзюку власти, утомленные чересчур шумными отдыхающими, решили так: если уж ты совсем на ногах не стоишь, забирать в полицейский участок. Там тебя снимут на видеокамеру и будут утром укориз­ненно демонстрировать вечернюю запись со словами: «Ну нельзя же в самом деле напиваться до такого свинячьего безобразия!» Но денег «за ночевку» не возьмут. Да и лишнее это — для японца хуже нет, чем смешным показаться. Так что такое наказание и без того считается строгим (про преступления и наказания — в последней главе).
Терпимы не только власти, но и среднестатистическое насе­ление. Правда, и алкоголь на японский организм все-таки другое впечатление производит. По преимуществу — сильно усыпляю­щее. Ну не тянет японца на подвиги, что ты тут поделаешь. Завт­ра на работу все-таки....
Один мой знакомый сдавал экзамены для поступления в очень известную фирму.

Лицо у него устроено очень откровенно: всякому тут же видно, что выпить он совсем даже и не против. Не осталось это незамеченным и для его экзаменатора. И тут без вся­ких наводящих вопросов и околичностей он спросил: «Выпить любишь?» Мой знакомец отвечал честно и утвердительно. Даль­ше последовал еще один вопрос — на сей раз количественного свойства: «А сколько за один раз "поднять" можешь?» Собрав­шись с силами и прикинув свои возможности на умственных сче­тах, экзаменуемый отвечал: «Под хорошую закуску литр сакэ усижу». Решение было принято незамедлительно: «Будешь у нас работать на селе».

Фирма торговала фотоаппаратами, а уж крестьянин «без раз­говору» под «это самое» никакой такой диковинки, конечно же, не купит. Было это довольно давно. Сейчас, наверное, знакомый мой поседел и компьютерами таким же манером торгует.
Сам я был свидетелем такой замечательной сцены. Поздняя полупустая электричка. Некий японский джентльмен мирно по­читывает газетку. Рядом с ним — другой японец, находящийся, мягко говоря, «не в форме». Принять вертикальное положение — даже сидя — он не в состоянии. И потому с периодичностью в тридцать секунд валится на колени своего попутчика, подминая своим весом его колени и газетку, которой тот весьма увлечен.
Ваши действия, товарищ? Вариант первый, агрессивный: скандалить и пихаться. Вариант второй, миролюбивый: отсесть. Что же делает джентльмен? Находясь на прежнем месте, мето­дично возвращает соседнее тело в исходное сидячее положение. Повторяю: с периодичностью в тридцать секунд. И не говоря ни одного худого слова.
Естественно спросить: а что же японцы из напитков уважают? Их нынешняя алкогольная культура стоит на трех китах: пиво, виски и сакэ. К вину (как сухому, так и крепленому) все-таки и юнцы не приучились. Почему-то входит оно в противоречие с местными вкусами.

Легко заметить, что первые два напитка были заимствованы японцами с Запада. Традиция пивоварения была взята прямиком из Германии, и потому японское пиво, которое они начали про­изводить в 1873 году, действительно очень вкусное. Но без мест­ной специфики все-таки не смогли обойтись — рис в пиво добавляют. Из 8 литров чистого алкоголя, приходящегося на каж­дую душу населения старше 15 лет, две трети приходится именно на пиво. Сортов много, больше 150, производителей — тоже, но главных все-таки всего три: «Саппоро» (в переводе не нуждается), «Асахи» («Утреннее солнце») и «Кирин» (животное такое из ки­тайской сказки — нечто вроде единорога). И из всех мыслимых алкогольных напитков в Японии растет только потребление пива, обеспечивая общую положительную динамику алкогольной ста­тистики. Довольно устойчиво — 3—5 процентов в год. И на его пи­тии не сказываются никакие стагнации, спады потребления и иные экономические передряги.

Виски было занесено из Америки. Способ его употребления покажется нашему человеку, безусловно, странным. В стакан со­вершенно нормальной вместимости наливается на полпальца ви­ски, весь же остальной объем заполняется содовой и льдом. Крепость такого, с позволения сказать, «напитка» — градусов де­сять (а то и меньше), то есть, с точки зрения российского челове­ка, стремительно приближается к абсолютному нулю.

Тем не менее, не отличающиеся особенной стойкостью к ал­коголю японцы «косеют» и от этого (многие из них генетически «запрограммированы» так, что у них не хватает фермента, нужного для расщепления алкоголя). Опьянев, они того совершенно не стесняются и лезут к посторонним с самыми добродушными раз­говорами. Намного большее стеснение испытывают те (и таких по неведомым мне физиологическим причинам насчитывается до­статочно много), кто после мизерной дозы почему-то краснеет, становясь похожим на свежесваренного рака. Казалось бы — ну вы­пил человек немного, ну раскраснелся... Нет, этого стесняются. Го­ворят: нет, я не пью, потому что краснею. Странные люди все-таки.

Долгое время виски (особенно иностранное) считалось пре­красным подарком. Приличным было дарить «Джонни Уокер». Причем непременно с черной этикеткой. То есть которое подороже. Некоторое время тому назад произошло изменение в налого­обложении. «Джонни Уокер» сильно подешевел. Его производи­тель потирал своими шотландскими ручками — сейчас, мол, за­работаем. Но не тут-то было — никакого увеличения продаж не произошло. Напиток перестал быть престижным, и дарить его пе­рестали, хотя, конечно, он и сейчас намного дороже сакэ. Так, стандартный «огнетушитель» сакэ (1,8 литра) стоит, начиная от двух тысяч йен, а тот же «Джонни Уокер» (0,7 литра) — за три за­шкаливает. Сам же японский человек, для себя самого, пьет все-таки не виски, а чаще всего сакэ.

Теперь о нем — самом древнем (и почти что единственном) алкогольном напитке местного происхождения. Делается он, как известно, из риса. Или скажем более осторожно, — должен де­латься, ибо около 20 процентов его в настоящее время делают из смеси спирта, воды, сахара и пищевых добавок. Но, разумеется, не про этот «сучок» идет речь. Хотя все-таки интересно, что япон­цы не пошли здесь за немцами или французами, которые законо­дательно запретили искусственным образом имитировать свои национальные напитки — пиво и сухое вино. Так что есть еще и у японцев простор для развития национальной идеи.

Чтобы не томить готового к самостоятельным действиям чи­тателя, расскажу, как делается настоящее рисовое сакэ. Не вни­кая, разумеется, в детали, которых так же много, как и самих сортов сакэ, производимого двумя тысячами компаний.
Самым подходящим для сакэварения временем традиционно считается зима — когда не так жарко и легче уследить за процес­сом ферментации. Для приготовления сакэ берут крупный рис и обрушивают его. Причем в результате от первоначального коли­чества может остаться совсем немного. В случае приготовления самых элитных сортов — всего тридцать процентов, обычно же — около семидесяти. После этого рис промывают, замачивают, а по­том подвергают воздействию пара. Около четверти подготовлен­ного риса идет на создание закваски, которую остужают до 30 градусов, а потом в течение приблизительно 35 часов выдержи­вают в жарком и влажном помещении — чтобы внесенная туда грибковая культура (для любителей острых лингвистических ощу­щений привожу ее латинское название — Aspergillus огуzае) чув­ствовала себя вполне комфортно. Затем получившееся сусло смешивают с дрожжами и пропаренным рисом и все это залива­ют водой. Процесс ферментации занимает около трех месяцев. Потом очищают, фильтруют и пастеризуют.
По экстраполяции у нас частенько считают, что сакэ — это водка, только не ||из пшеницы или ржи, а из риса. Это, конечно, совсем не так. Обычная крепость и саке — 15—16 градусов, и более всего оно напоминает самодельную брагу. Но и это — еще не нижний предел. Во время последней войны и сразу после ее окончания, когда население получало сакэ (как и многие другие продукты) по карточкам, оно было настолько разбавлен­ным, что остряки величали бутылки с ним «аквариумом», имея в виду, что любимые японцами рыбки могут без всякого ущерба для здоровья бороздить эту жидкость.

Самое первое упоминание о сакэ встречается в мифе, повествующем о том, как бог ветра и бури Сусаноо победил дракона. Этот дракон на манер сво­их европейских собратьев имел обыкновение брать себе в жены хорошеньких девушек без их согласия. Родители од­ной из них сильно по этому поводу опе­чалились, и тогда Сусаноо решил им по­мочь. По его указанию перед каждой из восьми голов дракона поставили по бо­чонку сакэ, и когда во всех этих восьми головах зашумело, Сусаноо их отрубил, прекратив безобразия.

Так что сакэ ведет свое начало со времени богов. И потому служит самым употребительным для них приношени­ем. Памятуя о мифологических време­нах, синтоистские храмы были в древно­сти основными производителями этого напитка. И в каждом храме изготавлива­ли свой сорт (каковая традиция сохра­няется и сегодня), которым очень гор­дились. А поскольку богов в Японии великое множество, то каждого и угоща­ли его любимым сортом.
И вот спустился Сусаноо с Неба на равнину Идзумо, около верховьев реки Хи-но Кава. И услышал у верховьев рек чей-то голос, будто кто-то рыдает. Пошел он разуз­нать, что за голос, и увидел старика и старуху, а между ними девушку. Вопросил тог­да Сусаноо: «Кто вы такие? Почему так рыдаете?» Старец ответил: «Эта девица — моя дочь. Зовут ее Куси-инада-химэ. Раньше у меня было во­семь дочерей, но каждый год Великий Восьмиголовый-Восьмихвостый змей пожи­рал по одной из них. Теперь он собирается проглотить мою последнюю дочь»... Тог­да Сусаноо велел изготовить восемь раз перебродившее сакэ, сделать восемь подста­вок, поставить на каждую по бочке и налить доверху сакэ. И вот наступил срок, и явил­ся Великий змей. И голов, и хвостов у него было по во­семь. Глаза у него были крас­ные, на спине росли сосны и кедры, длиной он был в во­семь холмов и восемь долин. Вот добрался он до сакэ, опу­стил в каждую бочку по голо­ве, стал пить, охмелел и ус­нул. Тут Сусаноо вытащил меч десяти кулаков, что был у него за поясом, и стал рубить змея на кусочки.

Перевод

Л. М. Ермаковой

и вот ещё :
До сих пор в синтоистских храмах обязательно присутствуют целые горки оплетенных рисовыми веревками бочонков, на кото­рых написано, что в них хранится самое лучшее и чистое сакэ. При этом указано, что поднесено все это храму каким-нибудь Накамурой. Возникает естественный для русского человека вопрос: и неужели вот это все они (божества и настоятели) выпьют? Во-первых, выпивают, и довольно много. К тому же на самом-то деле довольно часто оказывается, что Накамура вполне по-совре­менному пожертвовал храму деньги. Но намного приличнее — если будет указано, что сакэ.
Кстати говоря, и многие буддийские храмы тоже к производ­ству спиртного относились вполне положительно. Только готови­ли они его по китайским рецептам — из пшеницы, да с долгой выдержкой (3—5 лет), и оттого получалось оно покрепче. Евро­пейские и православные монастыри тоже, как известно, своими винокурнями были славны. Что и говорить, божественный напи­ток — он и есть божественный.
Угощали сакэ и покинувших этот мир. Ведь умирая, человек превращается в божество, которому его потомки обязаны покло­няться и совершать правильные приношения. И сегодня тоже — угощают по-прежнему. Частенько уже и совсем по-современно­му — из «жестянок» с пивом или с тем же самым саке, которое ставят у могил.

В прошлом пили сакэ, конечно же, не так, как сейчас, — когда в голову взбредет, а исключительно по праздникам: отсеялись или, скажем, урожай собрали. По обычаю, человек не должен был сам себе наливать во время пира — обязательно дожидался соответствующего предложения от соседа. Если же у него на дне хоть одна капелька еще оставалась, обязательно чарку опрокидывал и тогда уже для наливания предъявлял. Делал маленький глоточек и после этого уже своему благодетелю таким же образом угождал.
Пир — это всегда радость, с другими людьми разделенная. Поэтому на пиру часто ставили на одну рюмку меньше, чем гостей за столом. Хочешь, не хочешь, а с кем-нибудь да разделишь. Ну, или вообще — вкруговую чашу пускали. Это, конечно, не новость. Братине в любой этнографии почетное место находится.
Был еще один замечательный способ потребления сакэ. Древнесредневековый.
Вот как это по весне делалось. Испытуемый сидел на камуш­ке у ручья. Человек, располагавшийся сверху по течению, выкри­кивал ему тему, на которую он должен был сочинить стихотворе­ние. Одновременно пускали по воде деревянную чарку с сакэ. За то время, пока она до тебя плывет, нужно было успеть сложить стихотворение. Успел — выпиваешь, не успел — вина не наша, шанс у тебя был. Обычай этот — китайский, но и японцам тоже очень ко двору пришелся, потому что из заграничной жизни они всегда старались научиться только хорошему....
Как нетрудно догадаться, японские поэты воспевали не толь­ко природу, но и сакэ тоже. Знаменитый поэт VIII века Отомо Та-бито сочинил целый цикл из тринадцати стихотворений. Ну вот, например:
Как же противен 

Умник, до вина 

Не охочий!

Поглядишь на него — 

Обезьяна какая-то...

Другой источник — на сей раз X века — повествует о соревно­вании, устроенном при дворе (тогда такие конкурсы были очень в ходу: кто стихотворение лучше сложить сумеет, у кого букет са­мый красивый, кто угадает, какое благовоние ему понюхать дали, ну и так далее). Так вот, на сей раз восемь мужей (вплоть до одно­го члена Императорского Совета) собрались для того, чтобы вы­явить победителя в питейном деле. Пили не по привычной чарке, а сразу большими чашами. В судьи выбрали бывшего императо­ра, который к этому времени уже успел принять монашество (это было в порядке вещей: посидел на троне — дай и другим) и потому оказался совершенно свободен от дел большой государственной важности. Все участники конкурса отвалились после седьмой-восьмой чаши ( включая, разумеется, и уважаемого члена Императорского Совета ) и только славный гвардеец Удзивара Ико
из охраны дворца продолжал винопитие в полном одиночестве пока не опрокинул десятую чашу. Тут голубая кровь нывшего императора закипела, но сказал он — очень по-японски и по-мужски у него это вышло — только одно слово: Хватит». И присудил победителю доброго коня.
Выигравшему же другой подобный конкурс (теперь уже и XVII веке), в котором участ­вовал тридцать один человек (одному из них было, правда, всего одиннадцать лет), прису­дили почетное прозвище «Гор­ный дракон». А дракон, как известно, — символ всяческо­го геройства и мужества. Все-таки замечательно, с каким тщанием японцы регистрировали важные события в исто­рии своей жизни.
Европейцы XVI века тоже обращали свое просвещенное мис­сионерское внимание на увлечение японцев спиртными напитка­ми. Один из них писал: «Свое сакэ японцы круглый год пьют подогретым. Для пития же употребляют деревянную или же гли­няную посуду. При этом всячески друг друга подзадоривают и на­пиваются до блевотины и почти что до беспамятства».
Сакэ не только пили по-разному, но и очищали тоже. Тради­ционно лучшей считалась очистка с помощью золы. Рассказыва­ют, что этот способ был изобретен совершенно случайно. Будто бы жил-был у некоего господина Яманака слуга. И очень они друг с другом не ладили. И вот однажды этот слуга, чтобы насолить своему хозяину, набросал тому золы в бочонок с сакэ. Хотел навре­дить, а оказалось, что сакэ стало и вкуснее и чище. Так что Ямана­ка в город перебрался, винокурню свою открыл и очень разбогател.
Однако, несмотря на все ухищрения сакэделов, содержание сивушных масел в напитке остается высоким. Ведь это продукт брожения, а не возгонки. Так что не советую особенно увлекаться им, хотя оно и прекрасно «идет» под японскую кухню (особенно, говорят, хороша малюсенькая полуживая рыбка, продвижение которой по пищеводу вы ощущаете по ее трепыханию). В против­ном случае наутро не исключен похмельный синдром, от которо­го и в самой Японии ничего толком не придумано. Ну, пиво там, или чай — чем больше, тем лучше. Это и мы проходили.
В средневековье сакэ хранили в бочонках, сработанных из японской криптомерии — именно потому, что ее древесина при­нимает на себя изрядную часть сивушных масел. Особенно чистым (и дорогим) считалось сакэ, которое проделало путь от знаменитых винокурен района Осака до Эдо (Токио). За время путешествия на лошадках или морем оно хорошенько взбалтыва­лось и приобретало особый аромат. Корабли даже гонки устраи­вали — кто первым до Эдо доплывет. А в лавках появлялись бо­чонки, на которых было указано: «Сакэ с первого корабля».

Надо сказать, что выпивали в Эдо очень даже прилично. Вы­ходило около 70 литров в год на каждую душу — всякого пола и возраста (нынешний среднеяпонский показатель по сакэ будет поменьше — 15 литров). Оно понятно — в Эдо находилось едино­временно до пятисот тысяч приезжих самураев, семьи которых остались дома (о причинах такого количества командировочных написано в главе про путешествия). А командировочный он и есть командировочный — за девушками ухаживает и винцо попивает.
Хотя сакэ употребляют и холодным, но более принято все-таки питие подогретого. Потому и приближение зимы вы ощущаете по нарастающей агрессивности рекламы горячего сакэ.
И вправду — выпив, сразу чувствуешь, как горячая волна начинает перекатываться по всему телу. Емкости при этом предлагаются наперсточные — керамическая стопочка граммов на тридцать, ко-торая пополняется из небольшого графинчика, предварительно подогретого вместе с содержимым в кипятке. Графинчик, естественно, может быть и не один.

В питии подогретого сакэ есть не только гастрономический смысл. Дело в том, что в процессе разогрева частично испаряются сивушные масла, от которых как раз и трещит голова.
Ну, а где пьют японцы? Во-первых, пить совершенно спокой­но можно и дома. По-японски даже существует особое слово — бансяку, которое означает: «домашний ужин, сопровождающийся выпивкой» (как говорится, «на сон грядущий»). Более конкрет­но — мужчина возвращается домой, а жена подносит ему не только ужин, что естественно (и с этим строго), но и выпивку, что по нашим понятиям — ни в какие ворота: в одиночку (супруга-то обычно только подносит), из рук жены... Нет, как-то это странно. Получается, что нормальный японец пьет чуть не каждый день из рук своей жены, и она при этом ничуть ему не выговаривает. Впрочем, она твердо знает, что муж на работе и вправду устал и что завтра ему снова на работу, на которой он снова устанет. По­чувствуйте разницу. Так что алкоголиков в Японии не так уж и ма­ло, но алкоголизм этот какой-то вялотекущий.

Вариант второй: потребление напитков в «заведении». Здесь есть много возможностей. И заведений много, и способов потреб­ления много. Наиболее распространенным является распитие в компании сослуживцев — похоже на нас и потому не так интерес­но. Впрочем, разговоры в такой компании — не «за жизнь», а пре­имущественно о производственных проблемах и поднятии производительности труда, что еще не вошло у нас в окончатель­ную моду. Слушать на самом деле довольно тошно, поскольку основным лейтмотивом являются сетования на глупость началь­ства. Привитая всем строем жизни привычка «не высовываться» работает и здесь — пить все будут одно и то же, не отвлекаясь на индивидуальные коктейли. Бешеный рабочий ритм, строгая ие­рархия отношений на производстве приводят к общей защемленности психики и необходимости «оттянуться» и взглянуть друг на друга под другим градусом.

Чокаться не принято. Не принято и произносить каких-либо цветистых тостов русского или грузинского типа. Лишь подняв бокалы (стаканы, стопки, рюмки и т. д.) в первый раз, люди друж­но произносят «кампай!» (буквально «сухое дно»), на чем офици­альная часть ужина может считаться законченной. Дальше уже — по потребности, а не до «сухого дна». Если же кто-то и «перебрал», назавтра никто на это ему не укажет. Дело житейское, с кем не бывает.
Хорошенько (и даже не очень) выпив, компания японцев поч­ти непременно начинает петь. Как и во всем остальном мире, го­лоса и слух участников такой компании бывают самыми разными. Так что особого эстетического удовольствия от этого хорового пе­ния не испытываешь. Но вот что удивительно: довольно твердое знание слов исполняемых песен. Если же со словами выходит за­минка, то в заведении почти непременно имеется песенник, ко­торый поможет вам с честью дотянуть песню до победного конца. Существует еще входящее и у нас в моду караокэ, когда под твою песню в телевизоре показывают соответствующую видеокартин­ку, а под ней титрами бегут слова.
Еще можно выпивать недопитое в прошлый раз. Скажем, взял бутылку того же виски. Выпил сто граммов. И пошел домой. А остальное под твоей фамилией — скажем, Ямакава — остается на полочке за стойкой. Хоть через десять лет приди — будет стоять на том же месте. Особенно предусмотрительные могут располагать уже оплаченными запасами спиртного сразу во многих заведениях. Иной раз можно спокойно бродить по городу, пропуская по рюмочке в каждой такой «точке».
Это, конечно, вполне экзотический способ сохранения горя­чительного. Мы его не знаем, и вряд ли он хоть когда-нибудь будет пользоваться у нас популярностью. По совершенно понятным причинам. Исключительно по праведному незнанию своего юного организма и условий его постоянного обитания однажды я все-таки совершил попытку воспользоваться чужим опытом.
Мне с моим советским (тогда) напарником по японскому университетскому общежитию эта идея откладывания (чуть не сказал «отливания») на черный день очень понравилась. Захо­дишь — и без всяких денег тебе обеспечен некоторый уровень культурного отдыха. А нам тогда очень вермут по молодости лет нравился. Зашли. Взяли бутылку. Думали хотя бы на донышке оставить, но чувство национальной гордости не позволило. Выпили. Взяли вторую. Намерение было самое благородное — отпить чуть-чуть и на полочке свою фамилию оставить. Для внуков. Чтобы не забыли, как дедушку звали. Еще, помню, препирались, бутылка чьего имени храниться там будет. Но и вторая попытка окончилась с тем же результатом. Допили мы и эту бутылку и больше уже судьбу не испытывали. Да и зачем? Мы и без этого вполне счастливы были. Опять же, наверное, по молодости.
С японцами, однако, не так: оставляют. Бывает, что и на год. Бывает, что и дольше. То есть «тормоза» у них покрепче будут.
Для тех же, у кого тормоза все-таки отказывают, да еще, если прибыли они к месту действия на собственном автомобиле, при­думана замечательная услуга. Очутившись не в самом удобном положении подвыпившего человека, которому предстоит доби­раться домой на личном транспорте, вы можете позвонить по из­вестному телефону и вызвать специального человека, который сядет за руль вашего авто и доставит вас прямо в объятия заждав­шихся родственников.
Стоит, конечно, недешево, но все же дешевле такси плюс сто­имость ночной парковки, которая и вправду чрезвычайно высо­ка. Не говоря уже о ночи в гостинице.