Печать

Цзю - первый российский боксёр-профессионал, ставший абсолютным чемпионом мира по трём версиям - WBC, WBA и IBF

Рефери спросил: «Хочешь продолжать?» Еще год назад не размышлял бы ни секунды. Ради победы готов был умереть на ринге. Но сегодня между одиннадцатым и двенадцатым раундами что-то произошло. Я вдруг осознал: бокс — не то, ради чего стоит умирать, и не все, ради чего стоит жить.

Может, требовался удар ниже пояса, чтобы это понять? И пусть даже меня признали проигравшим и я потом несколько дней мочился кровью, это не слишком высокая цена за такое открытие. ...А Рики мне жаль. Так в боксе можно выиграть бой, но не жизнь. Это говорю я, абсолютный чемпион мира Костя Цзю. А мое слово чего-нибудь да стоит, если я сумел пройти весь этот путь наверх.

Уже в младенчестве Костя был копией своего отца, Бориса Цзю.

...Мы с классом идем по мартеновскому цеху Серовского металлургического завода. У нас экскурсия. Все кругом шумит, скрежещет, снуют люди, сыплются искры раскаленного металла... Вдруг сквозь грохот слышу:
— Привет, Костя!
 
Уже в младенчестве Костя был копией своего отца, Бориса Цзю С недоумением вглядываюсь в чумазого в грязном комбинезоне дядьку. И только по улыбке узнаю: отец! Он смеется: «Что ж ты родного батьку' не признал?!»
Отец всю жизнь слесарил на этом заводе. На смену уходил в полшестого утра. Мать много лет проработала медсестрой в здешней больнице. Была одной из лучших, уколы делала как никто.
Родители очень хотели для нас с сестренкой другой жизни. Но как этого добиться? Для начала отец решил, что я, самый маленький и худой в классе (в девять лет весил двадцать пять килограммов!), должен стать сильным, и отвел в секцию бокса. Он тоже когда-то пробовал боксировать, у меня дома есть фотография, на которой отец замер в эффектной стойке, глядя в камеру взором победителя. Он умел держать удар, но его карьера закончилась после четвертого боя: надо было кормить семью. Отец надеялся, что мне повезет больше...
Сидя сегодня на террасе своего австралийского дома и слушая нескончаемый шум океана, я думаю, что мне действительно повезло... с отцом. У него не было времени возиться со мной, он простой человек, но основные понятия сумел объяснить весьма доходчиво. «Никогда не ври, — говорил он. — Пойми, все совершают ошибки, но нужно иметь мужество признаться в них. Ложь лишь кажется спасением, на самом деле это тупик. Что бы в твоей жизни ни случилось, всегда можешь прийти ко мне и рассчитывать на помощь. Главное — говори правду». Эти детские уроки я усвоил на всю жизнь. Они помогли пройти мимо многих соблазнов и выстоять там, где другие ломались. Потому что я никогда не врал, и в первую очередь самому себе...
Жили мы на окраине Серова, а секция бокса находилась в центре города. Весь мой день был расписан по минутам. Возвращался усталый, а дома часто заставал одну сестренку — отец на заводе, мать на дежурстве. Надо было что-то соображать на ужин себе и Оле. А еще уроки! Когда наконец за них садился, глаза сами собой закрывались и голова падала на книгу. Но я не засыпал, пока не выучу. Родители обещали за успехи в учебе купить велосипед. И я зубрил проклятые параграфы снова и снова.

С мамой Валентиной Владимировной.

Когда учился в пятом классе, отец, подкопив денег, купил мне велик! Если бы родители разрешили, я бы и ночью с ним не расставался. Но на наших шестнадцати квадратах места для него не было, и велосипед пришлось повесить на стенке в коридоре или я и сестра. У нас разница в шесть лет. Мы никогда не ссорились. Я отводил ее в садик, заплетал косички... Она и сегодня со мной — помог ей переехать и обустроиться в Сиднее. Мы, Цзю, всегда держимся друг за друга. А тут уж сам бог велел — старший брат. Олька, хитрюга, в детстве этим пользовалась. Поскольку я много времени проводил на сборах, она постепенно выкурила меня из нашей общей комнаты, и я перешел спать в гостиную...
Хотя и там мне удавалось ночевать не часто. В четырнадцать лет я уже отправился на свой первый всесоюзный чемпионат, потом полетел на международный турнир в Чехословакию. И пошло-поехало. В пятнадцать мне положили зарплату сто двадцать рублей, а в восемнадцать получал три сотни. Папа на заводе у мартена зарабатывал меньше...
Деньги я практически все отдавал родителям. Никто меня не заставлял, сам так решил. А из поездок всякий раз привозил родным подарки, хотя это было непросто: суточные платили копеечные, а фарцевать за границей дефицитом я не умел. Потом более или менее наловчился, но все равно дергался, чувствовал себя чуть ли не нарушителем советских законов. Хотя икру, например, в Серовском горис¬полкоме мне специально выделяли по несколько баночек для продажи.


В 1987 году в Сеуле поехал на вещевой рынок. Хожу между рядами, прицениваюсь. По-корейски ни бум-бум, они — так же по-русски. Наконец нахожу то, что искал, — пухо¬вик для сестры. Достаю баночку горисполкомовской черной икры, продавец обрадовался: мол, хорошо, давай! Мы и обменялись. Тут я почувствовал себя крутым торговцем и махнул не глядя фотоаппарат «Зенит» на кожаную куртку папе. А за электробритву взял себе какую-то шапку. И зачем она мне понадобилась, до сих пор ума не приложу!
Так я фактически стал кормильцем семьи. Помню, мама сказала: «Надо бы поменять телевизор», — и я тут же притащил из Манилы «Шарп» последней модели. У нас в го¬роде ни у кого не было ничего похожего. После выигрыша чемпионата Европы мне за¬платили восемьсот долларов, а за победу на Играх Доброй воли еще тысячу двести. Колоссальные деньги по тем временам! Пол-Манилы скупил. Как я пер это богатство домой — отдельная история.
Прилетели в Москву, добрались до гостиницы «Спорт», где ночевали перед рейсом на Свердловск. Я навьючен как ишак, в каждой руке по три-четыре сумки. Казалось бы, заплати три рубля носильщику, он все доставит в номер в лучшем виде. Нет — сам тащил, обливаясь потом и чертыхаясь. Утром проделал тот же маршрут в обратном на¬правлении, теперь пер все в аэропорт. Психология такая:
не мог позволить себе грузчи¬ка, считал это разбазаривани¬ем денег. Зато потом прилетел в Свердловск, не торгуясь взял такси и с ветерком покатил в Серов. Выложил за четырех¬часовое путешествие две ме¬сячные зарплаты папы. Хотел скорее обнять родных...
Ну не было у меня коммерческой жилки. Да и мало это меня интересовало. Многие боксеры рвались на турниры в Болгарию, Румынию, Монголию... Там и соперники не самые сильные, и отоварить¬ся удавалось без проблем. Дубленками или хрусталем. Я же стремился слетать в ГДР или на Кубу, где приходилось пахать по-черному, рубиться насмерть. Уже тогда понимал: иначе не стать профессиона¬лом. Важно с самого начала себя зарекомендовать, пра¬вильно поставить. Но еще и силы свои проверить было интересно. Правда, сперва часто   проигрывал   финальные поединки. Опыта не хватало, выдержки, хладнокровия. Горел из-за желания поскорее отправить соперника в нокаут.

В первые мои годы в Австралии я не раз вспоминал Серов. Жили мы там трудно, денег не хватало, но было при этом какое-то чувство полной защищенности. Меня там все знали. Если в чем-то была  нужда,  стоило  только попросить. После очередной победы на чемпионате мира я написал письмо в горисполком с просьбой предоставить отдельное жилье. Думал, хорошо получить хотя бы однокомнатную, а мне взяли и дали «трешку»! Так в девятнадцать лет я стал обладателем квартиры площадью сорок пять квадратных метров! Тогда эта клетушка казалась  хоромами,   настоящим дворцом. Правда, новая квартира долго оставалась полупустой, поскольку мебе¬ли в свободной продаже не было, везде и за всем стояли очереди. Опять обратился к властям. И мне опять по¬могли, выделив кухонный и спальный гарнитуры, а также шкафы, которые почему-то назывались «стенкой».
Приезжаю в магазин все это забирать. А там очередь огромная! Видать, с ночи еще записывались. Конечно, мое появление не вызвало у тру¬дящихся восторга: ишь, мол, какой молодой да ранний! Подходит ко мне один из ак¬тивистов-общественников и говорит:
— Что ж ты, Костя, хапаешь и хапаешь, все тебе мало!
И такая меня обида взяла: с девяти лет на ринге по роже молотят, сколько медалей для страны заработал, а он для меня какие-то дрова пожалел!
Предложил:
— Пойдем ко мне, посмотришь, сколько я нагреб!
Усаживаю дядьку в машину, привожу домой. Распахиваю дверь: — Ну, посмотри, как я тут
от роскоши страдаю!
Увидел он пустые комнаты и говорит:
— Прости, брат, никак не ожидал...
— А ты думал — с жиру бешусь? Да мне будущую жену привести некуда!
И это святая правда была.
...Я не сразу понял, что Наташка — моя судьба. Разве это понимаешь в восемнадцать лет? Она мне сразу понравилась, но я постеснялся подойти. Какое-то время ходил кругами, хотя в компании мы встречались каждый день. Сезон у меня закончился, и я мог позволить себе чуть расслабиться. Компания наша состояла из трех парней, моих закадычных друзей, и семи девчонок. В течение двух месяцев я водил ради Наташи эту орду по ресторанам, поил, кормил, оплачивая все счета. Сам я, понятное дело, не пил и не курил, соблюдал режим. Остаться наедине с понравившейся девушкой не получалось, поскольку после ресторана я развозил компанию по домам. Только месяца через полтора я переборол стеснение и впервые ее поцеловал. Потом попытался повторить, но постоянно кто-то мешал! Наконец мне это надоело. Я вообще-то спокойный, но у любого терпения есть предел. Говорю:
— Все, ребята, сегодня каждый добирается домой сам.
Потом поворачиваюсь к Наташе:
— Телефон ты мой знаешь. Захочешь встретиться вдвоем — звони.
Она позвонила на следующее утро... Когда у нас закрутился роман, Наташе было семнадцать и работала она парикмахером. Я встречал ее после смены и вез к себе на квартиру. Иногда она соглашалась остаться на ночь и тогда говорила родителям, что уходит к двоюродной сестре, у которой, к счастью, дома не было телефона. Впрочем, как и у родителей Наташи. Проверить и застукать нас никто не мог.
Сейчас это дико звучит, но Наташка спустя какое-то время призналась, что я подкупил ее чистыми белыми носками и приятным запахом дезодоранта. В то время от наших мужиков вечно разило потом и перегаром, а о мужской парфюмерии никто и понятия не имел.
Когда мы стали близки, Наташа очень стеснялась поначалу. Хорошего белья, как, впрочем, и одежды, у нее не было. И мне пришлось покупать все, даже трусы «недельку», которые в Союзе только у спекулянтов доставали. Привез из первой же поездки вместе с кожаным плащом, платьем и сапогами.
Несмотря на подарки, будущие теща и тесть на меня смотрели настороженно: кто его поймет, этого чемпиона? А вдруг погуляет и бросит? Решил сам наводить мосты и пошел к ним знакомиться. Мама Наташи, как и моя, медик по профессии, а отец — дальнобойщик, много лет на Севере фуры гонял. Он об одном просил: «Не обижай дочку».
Я был первым Наташиным мужчиной, она отдала мне себя, не требуя ничего взамен, и я это оценил. Чувствовал, что она встречается со мной не из-за денег или известности. Наташа не была жадной, сама никогда ничего не просила. Я поверил ей полностью и во всем. Хотя ревнивый был ужасно. Наказывал парней за один взгляд в сторону Наташи — бил сразу и больно. Ничего с собой поделать не мог: пока мозг соображал, руки действовали. Бац— и человек в нокауте...
Я  сильный   и   порой   сам себя страшусь, поэтому стараюсь контролировать эмоции. Конечно, семнадцать лет, которые мы прожили с Наташей, серьезный срок. Семейные отношения требуют большой выдержки и терпения... Как в анекдоте: если бы сразу убил, сейчас бы уже на свободу вышел. Но это шутка. Никогда не смогу ударить женщину. Исключено. Когда бывают срывы, стены на¬сквозь прошибаю. Гипсокартонные перегородки в нашем австралийском доме одно время были похожи на решето, столько я в них от ярости дырок понаделал. Посмотрел как-то  со  стороны  на дело рук своих и велел облицевать все камнем, чтобы впредь не было соблазна размахивать кулаками.
Так что я Наташу пальцем не тронул, а она мне метку на лице оставила. Шрам над губой — ее рук дело. В 1991 году я собирался в Америку на мат¬чевую встречу СССР—США. И надо же было Наташе выдавить у меня под носом прыщик. Помешал он ей, видишь ли. Пока я добрался из Серова до Подольска, где проходил тренировочный сбор, меня так разбарабанило — боже ж мой! Скулу раздуло, глаз заплыл, не видел им ниче¬гошеньки. Врач сборной на меня глянул и сразу в больницу потащил. А там говорят: еще бы час — и летальный исход. Заражение по гаймо¬ровым пазухам пошло в мозг. Меня тут же прооперировали... Приехал в Серов и гово¬рю Наташке: «Изуродовала меня, чтобы другие девчонки не заглядывались? Теперь за это всю жизнь будешь рядом».
По-хорошему стоило бы пластику сделать, да все никак не соберусь. Губа-то мертвая, я ее не чувствую...
До Австралии мы с Ната¬шей общались мало, вместе совсем не жили. А когда, если у меня сборы, турниры, опять сборы и опять турниры? Толь¬ко   встретимся   —  уже  пора
расставаться. Я всегда хотел иметь красивую жену, но не дуру и не тряпку. Наташа с са¬мого начала подкупила меня своей независимостью. «Чего изволите?» — это не про нее. Твердость характера ей очень пригодилась, когда мы приехали в Австралию.

На завтрак Костя неизменно ест обезжиренный йогурт с мюсли (Цзю в своём доме в Сиднее)

.. .В ноябре 1991 года я выиграл чемпионат мира в Сиднее, и   австралийцы   предложили ,    контракт. Меня звали тренироваться и в Испанию, и в Штаты.     Я чувствовал, что перебираться куда-то надо. В Советском :    Союзе тогда никто не понимал, что такое профессиональ¬ный бокс, да и сейчас до конца I    не знают. А я всегда ставил себе высокую планку и четко :    осознавал:  нужно  жить  там,     где есть условия для достиже¬ния   наилучших   результатов. Никогда не добился бы такого успеха,  оставшись в России. Поэтому переезд был делом   решенным, надо было определиться — куда. И тут я увидел
Сидней и запал на него. Люди понравились, климат, природа, архитектура. Конечно, пальма первенства в профессиональ¬ном боксе принадлежит Штатам, но я выбрал Австралию и считаю, что это одно из самых мудрых решений, принятых мною в жизни. Есть такая по¬говорка: «Лучше быть первым в деревне, чем вторым в городе». Я прочувствовал это чисто интуитивно. Промоутер Билл Морди предложил трехлетний контракт, пригласив в качестве спарринг-партнера к чемпиону мира, который готовил¬ся защищать титул. Решающий бой тот проиграл, и Австралия осталась без чемпиона. Спустя три года я, выиграв чемпион¬ский титул для этой страны, обрел целый мир, персональный континент, где меня знает каждая собака.
Решить  уехать   можно,   а вот     осуществить     переезд гораздо сложнее. Оказать¬ся одному в чужой стране, с плохим знанием языка, практически  без  общения  я  не хотел. Пришел к родителям Наташи и сказал: «Беру вашу,    дочь с собой». Не спрашивал совета или разрешения, а поставил перед фактом. Потом повторил Наташе: «Летишь со мной». Она ответила: «Хорошо», — не понимая, как это далеко и как тяжело. Да и   я, признаться, не предполагал, что все окажется столь непросто...
Седьмого января 1992 года мы вылетели в Австралию. Договор с промоутером я подписал, не слишком вникая в суть. Единственное, что попросил указать дополнительно: наличие в доме микроволновки и широкой двуспальной кровати!
Контракт, составленный на английском, которого я почти не знал, был заключен не на три года, как я считал, а на пять. Со временем всплыло много других неприятных деталей, в которых я сейчас эксперт, а тогда был «лохом», доверчивым и наивным.
Конечно, можно во всем обвинить   Билла   Морди.   Но разве он виноват в моем плохом английском? Другое дело, будь у меня грамотный менеджер, я мог бы поторговаться с Биллом по некоторым пунктам договора. Но откуда мог взяться в то время менеджер у паренька из России?
Билл был опытным промоутером и неплохим человеком. К сожалению, понял я это слишком поздно. А поначалу из-за собственного невежества подозревал его в обмане и коварстве. Задача промоутера заключается в том, чтобы найти перспективного спортсмена, организовать для него бои, телевизионные трансляции, привлечь спонсоров и платить боксеру оговоренную сумму. Сам он зарабатывает на продаже билетов, получает деньги от телевизионных каналов и имеет долю от спонсорских вливаний. По сути дела, спортсмен для промоутера — это дойная корова. Естественно, хороший промоутер должен заботиться о «корове», тогда проблем с молоком не будет...
За первый год Билл посулил мне хорошие деньги — сто тысяч долларов. Огромная для меня сумма: в Союзе в ту пору за олимпийское золото спортсменам платили тысячу. Плюс пообещал снять жилье, которое мы сами с Натальей выберем. Я искал место рядом с парком, где мог бы бегать по утрам, и недалеко от океана. Агент по недвижимости, восемнадцатилетний    эмигрант из России, показал домик красивенький, маленький, уютный. Две спальни и гостиная. Даже садик небольшой есть.
«Это то, что вам надо! — расхваливал он свой товар. — Парк через дорогу, океан в нескольких кварталах, магазины на соседней улице».
Ну я и выбрал этот коттедж, не обратив внимания на сомнения Билла:
— Никогда бы не подумал, что этот район может кому-нибудь понравиться.
Вечером мы с Натальей приехали, посмотрели, и я подписал договор об аренде. Сказал промоутеру, чтобы завозили мебель, и улетел в Мельбурн, где помогал чемпиону готовиться к бою. Вернулся в Сидней — и сразу в дом. Праздновать новоселье.
Входим в свои первые апартаменты, я Наташку обнял и говорю:
— Ну что, Натаха? У нас теперь есть дом в Австралии! Жизнь удалась!
Она засмеялась, счастливо так. Я предложил:
— Давай прогуляемся, осмотримся. Посидим в ресторанчике, отметим это знаменательное событие.
Выходим довольные на улицу. Один квартал прошли, второй, третий... А океана, который где-то тут должен быть, почему-то не видно. Ходили-ходили, так и не нашли ни океана, ни магазинов, ни ресторанов... С грехом пополам отыскали заправку, купи- ли там по паре гамбургеров и поникшие вернулись обратно. Сели друг против друга и съели свои гамбургеры в тишине. Вот и все новоселье, праздновать ничего уже не хотелось. Расстроились ужасно. У Наташки по щекам потекли слезы от обиды, что нас, наивных, нагло «кинули». В России сталкиваться с таким явным надувательством не приходилось.
Я прижал ее мокрое лицо к груди:
— Не плачь, Натаха, прорвемся. Зато тут вместо кузнечиков кенгуру по паркам прыгают. Я тебе завтра покажу.
...Проснулся я в пять часов утра от дикого грохота за окном. Спросонья сразу не разобрал, где я и что происходит. Кое-как продрал глаза и выглянул в окно: мимо ехал огромный восьмиколесный грузовик. Едва прилег на кровать, на улице зарычал следующий великан, за ним еще один... Бензовозы и тягачи катили в расположенный по соседству аэропорт. Трафик. И так каждый божий день. Оказалось, я выбрал жилье в промышленной зоне, самом ужасном месте, которое только можно было найти. Паренек тот русский, хитренький риэлтор, до сих пор в глаза мне смотреть не решается.
Единственной отдушиной был парк, где я разминался. Бегал туда с собакой. Мы купили ротвейлера. И еще здоровенного    белого    какаду. Я думал — он добрый, решил познакомиться, сунул руку в клетку, а попугай со всей силы цапнул за палец. Ну, я его сразу схватил за клюв, начал воспитывать... К счастью, какаду вскоре улетел, а то бы я ему башку за склочный характер точно свернул. Через полгода мы оттуда переехали, нашли дом в трехстах метрах от океана. За него платили уже сами. Это тоже, кстати, стало сюрпризом. Оказывается, в плохо прочитанном мною контракте значилось, что уже через год я должен сам оплачивать жилье, покупать мебель. А еще нужно было во что-то одеваться, чем-то питаться. Если в Союзе у меня квартира пустовала из-за тотального дефицита, то в Австралии не хватало денег на покупки. После одного боя покупал телевизор, после второго — кровать, после третьего — обеденный стол и стулья...
Это лишь кажется, будто миллионы посыпались на меня с неба, в действительности мы шли к благополучию шаг за шагом. С трудом осваивали новый для себя мир и, к сожалению, слишком часто обжигались. Постоянно находились люди, которые на моей наивности пытались сделать себе деньги.
Например, я не знал, что такое налоги по-австралийски. Скажем, из ста тысяч долларов, причитавшихся мне за первый год, четверть я должен был отдать тренеру, а из оставшихся семидесяти пяти тысяч заплатить налоги. Сорок восемь центов с каждого доллара. Значит, на руки чистыми получал около сорока тысяч. Когда я все это подсчитал, то разозлился ужасно. А жить-то на что?! Ведь каждый шаг в Австралии оплачивал я сам. Поэтому поначалу решил игнорировать фискалов. Бухгалтер, которого нанял для ведения финансовых дел, показывал мне счет из налоговой, а я говорил: «С ума все сошли, что ли? Не буду платить!» — «Не хочешь — как хочешь», — спокойно отвечал он мне. В следующий раз приходил счет, где к прежней сумме приплюсовывался штраф. Я снова выбрасывал счет в мусорную корзину. «Дело твое», — соглашался бухгалтер и выполнял распоряжение. За что я его в конце концов и уволил. От людей, с которыми работаю, мне нужны дельные советы, а не соглашательство. Бухгалтер должен был доходчиво втолковать мне, что в этой стране с законами не шутят. Но его интересовало не то, что будет со мной, а собственная зарплата и спокойствие. После истории с налогами у меня появился комплекс: не терплю неоплаченных счетов. Если Наташа вовремя не оплатила выписанный штраф за парковку в неположенном месте или задержалась с оплатой жилищных услуг, устраиваю ей настоящую головомойку. После нескольких лет жизни в Австралии у меня полностью поменялся менталитет, жена говорит, что я стал слишком правильным, дорогу на красный свет переходить разучился.

Возвращение из Англии после поражения в бою с Рики Хаттоном. Костю встречали мама, дочка ...

... и жена Наташа, которая всегда рядом в трудные минуты.

Но перерождение случилось не вдруг, потребовались время и усилия. Поначалу было трудно.  В  первый  год Наташа практически каждый день ревела. Случались моменты, когда совсем отчаивалась:
— Больше   не   могу!   Хочу домой!
— Езжай, — отвечал я.
Жена   поревет-поревет   и передумает домой ехать. Думаю,   что   мудро   поступал, с одной стороны, не тратя лишних слов на утешения, с другой, давая Наташе возможность выплеснуть эмоции. Если их копить и все время сдерживаться, можно и взорваться. А так каждый день по чуть-чуть все свои страхи и выплакала. Умница девочка, не сломалась и меня поддержала, а ведь было ей всего девятнадцать, все вокруг чужое, помощи ждать неоткуда. До того, как переехать в Австралию, мы не имели общего дома, быта. А ведь жить с человеком под одной крышей — совсем не то же самое, что переспать и разбежаться по своим квартирам. Наташа толком не умела готовить, не знала, как вести хозяйство. Училась постепенно, набивая шишки и синяки. Помню, приехали в первый раз в супермаркет, а что покупать — не знаем. Это в России майонез продавался одного сорта, а в Сиднее каждый товар представлен десятком наименований. Глаза разбегались. Как выбрать? Только методом проб и ошибок. Я так чуть желудок себе не испортил. Мешало, конечно, и незнание языка. Весь мой английский практически ограничивался фразой: «Хау мач?» Правда, я, в отличие от Наташки, никогда не стеснялся говорить, лепил все слова подряд — авось разберутся. А Наташа жутко комплексовала, года полтора вообще боялась рот открыть, ходила молча, как рыба, в магазине пальцем в товар тыкала. Или выбирала то, до чего сама дотянуться могла. Задыхаясь без общения, бешеные деньги тратила на звонки в Россию — маме, сестре, подружкам. Пересказывала все, что случилось за день: погода, природа... утром подгорела яичница... в магазине купила сок вместо масла... во сне видела маму... а как варить борщ... По восемьсот долларов в месяц в трубу вылетало.

С женой и детьми: Никитой, Тимофеем и Настей.

Потом постепенно освоилась, чуть расслабилась. Начала общаться с русскими, живущими в Австралии, появились какие-то знакомые, стало полегче. Наташа прожила со мной первый трудный год, не сломалась, все перетерпела, и я понял: это моя женщина. Захотел, чтобы она родила мне детей.
Но сперва я сам должен был крепко встать на ноги. На профессиональном ринге освоился быстро, почувствовал свою силу. Агрессия из меня перла наружу — так выплескивалась злость, которая накопилась после приезда в Австралию: «Вы думаете — я наивный лох из России? Так получайте!» Первых соперников попросту ломал. От проходных поединков отказывался, искал настоящих профи. Четвертый бой проводил против эксчемпиона мира, бился с ним конкретно. Хуан Ла Порте капитулировал в десятом раунде. Потом «сделал» еще одного бывшего обладателя чемпионского пояса — Ливингстона Брэмбла. А через полтора года сам стал чемпионом мира по версии 1ВР, победив в Лас-Вегасе Джейка Родригеса, который к шестому раунду успел четырежды побывать в нокдауне. Теперь за выход на ринг я зарабатывал не менее двухсот тысяч долларов.

Дом боксёра распологается на двух гектарах земли, где есть тенисный корт, бассейн, баня, водопад и даже зоопарк.

Физические упражнения - обязательный пункт в воспитании сыновей.

И тут на меня вышли очень влиятельные люди, представители одного телевизионного канала. Они порекомендовали прислушаться к мнению толковых адвокатов, утверждавших, что я могу считать себя свободным от контракта с Морди и самостоятельно строить карьеру. Я последовал их совету и расстался с Биллом, не понимая, что стал пешкой в чужой игре.
Промоутер решил, что я нарушаю договоренности, и через суд потребовал выплатить ему неустойку в размере восьми миллионов долларов. Суд я проиграл. За время долгой и утомительной тяжбы сумел вдвое снизить сумму иска, но почти столько же потратил на адвокатов. Меня подставили, спровоцировав конфликт с Морди. Я опять попался на незнании местных законов и доверчивости. Уже потом узнал, что люди из мира телевидения, подсунувшие «мудрых» адвокатов, были конкурентами компании, с которой сотрудничал Морди. И были заинтересованы в том, чтобы, убрав Билла, получить права на трансляцию моих боев.
Чем дольше тянулись разбирательства, тем хуже становилась моя ситуация. Даже подумывал, не объявить ли себя банкротом, передав все движимое и недвижимое иму-
щество управляющей компании. Она получает прибыль, которую приносят нажитые тобой капиталы, ведет твои дела и выплачивает тебе некоторую сумму на жизнь. Так поступил Тайсон, заработавший свыше полумиллиарда долларов. Но, взвесив все «за» и «против», я решил не брать с него пример, отказался от этого шага. Не захотел быть подконтрольным, терять свободу, которая досталась слишком дорогой ценой.
Это была тяжелая ситуация в моральном отношении. Каждый мой шаг караулили фотографы, газеты без конца писали гадости, обзывали последними словами: мол, и сутяга Цзю, и неблагодарная свинья, предавшая человека, который сделал из него чемпиона...
Это была настоящая проверка и для меня, и для Наташи. Не когда салюты в твою честь устраивают, а когда из каждой подворотни в спину плюнуть норовят... Мы прошли через эти испытания вместе, не сломались, не потеряли друг друга.

Завтрак в семье Цзю в шесть утра. Заведённый распорядок не нарушается даже по выходным.

Постепенно я начал ориен¬тироваться в новой для себя обстановке и в свою очередь подал в суд на адвокатов, дав¬ших мне неверный совет. Этот процесс я выиграл, вернув процентов сорок от того, что потерял в тяжбе с Морди. Но, начавшись в 1995 году, завершился он только что.
Говоря по совести, не нужно мне было ссориться с промоутером. Ведь, кроме всего прочего, этим я обидел человека, который того не заслуживал. Морди умер несколько лет назад, и я рад, что успел снять камень с души. Мы очень долго не общались, были  заклятыми  врагами,  а тут как-то вечером я сидел дома и вдруг поймал себя на мысли, что неправ по отношению к Биллу. С первого дня конфликта неправ. И я неожиданно для себя взял трубку и позвонил ему. Морди сам подошел к телефону. Я сказал: «Билл, хочу пригласить тебя на ужин». — «Костя?! ...Зачем?!» — «Очень надо. Приходи». — «...Хорошо... буду».
Сердце сжалось, когда увидел Морди за столиком в зале |    ресторана. Он очень постарел !    и как-то потух. Все мои домашние заготовки сразу вылетели из головы, и я просто  сказал: «Прости, Билл, и за суд, и за Джонни...» Я имел в виду тренера Джонни Льюиса, который  работал с Биллом много лет. Они были неразлучной парой, а я разрушил тандем, Джонни и Билл рассорились из-за меня навсегда. Морди посмотрел мне в глаза, помолчал и ответил, что недержит зла. После того вечера мы снова стали общаться, созваниваться, хотя прежних отношений вернуть так и не удалось. И все же, когда года через полтора Билл умер, Гвенда, его жена, первым делом позвонила мне, позвала на похороны. Никто не знал, что мы помирились. И вот я вхожу в  церковь, где идет отпевание,  и все в шоке поворачивают головы в мою сторону. Враг номер один, из-за которого все случилось! Как он посмел явиться? А я молча подошел к вдове, обнял ее и поцеловал, как родную...
Мы иногда созваниваемся с Гвендой. После смерти мужа у нее начались проблемы с сыном. Деньги, которые они отсудили у меня, не принесли им счастья...

Любимое "домашнее животное" Кости - удав.

 Богатство   —   штука   серьезная,   развращающая.   Надо   все время держать себя в рамках, чтобы крышу не снесло от  вседозволенности:   и   это  могу, и то... В какой-то момент ,    все, что заработал за карьеру —  деньги,   недвижимость, I    акции, — записал на Наташу.  Не   могу  объяснить,   почему так поступил, все финансовые потрясения  уже  были  позади. Я часто действую интуитивно и никогда об этом не жалею. На мне сейчас ничего нет. Если жена завтра захочет :    развестись, останусь нищим. I    Конечно, я всегда смогу заработать, но мне придется начинать с нуля, как тогда, после разрыва с Морди. Но парня из серовской коммуналки  этим )    не испугаешь. А вот дети мои растут совсем в других условиях. И я все время боюсь их избаловать, поэтому учу дерз    жать удар, как когда-то учил,    меня мой отец. Мы каждому  открыли счет в банке и кладем туда понемногу, чтобы к восемнадцати годам накопилось тысяч пять долларов или десять. Это, конечно, не сумма, но сыновья и дочка должны почувствовать, что у них есть своя копейка.

Костя стал таким же кумиром австралийцев, как Рассел Кроу и Николь Кидман.

В доме заведены определенные правила. Например, уборка комнаты, вынос мусора — это обязанность. А вот мытье папиной машины — возможность подзаработать. Плачу сыновьям по десять долларов каждому. На мойке   отдал   бы  тридцатку. И парням выгодно, и мне. Машина, конечно, не такая чистая, как после профессиональных мойщиков, но это не страшно. Важнее приучать сыновей к мысли, что папа не денежный мешок, откуда можно бесконечно тянуть. Халявы в жизни не бывает, все имеет цену.
Тимоха неплохо играет в футбол, так я его дополнительно стимулирую, даю за удачные матчи премию — долларов двадцать, не больше. Для Никиты худшее из наказаний, если не разрешаю идти на тренировку. Он тоже увлечен футболом, а вот учиться ему скучно. Поэтому приходится подогревать тягу к знаниям, именно так когда-то поступал и мой отец: хочешь гонять мяч — успевай в школе. Никита у нас шкода. Недавно в воскресной школе он со второго этажа по водосточной трубе спустился вниз и подбил последовать его примеру весь класс. С учительницей чуть удар не случился. Еще отрастил волосы и заплел такую же косичку, как у меня. После того как сын отказался отрезать косичку, меня вызвали в школу. «Хорошо, он ее отрежет, — сказал я. — Если вы мне через суд докажете, что ребенок не имеет права носить такую прическу».
Младшая Настя — вреднючка и капризуля, с ней Наташе сложнее всего. При мне капризы   прекращаются.   Когда папа говорит, его все слушаются. Они меня уважают и даже побаиваются — не без этого. Понимаю, что с дочкой надо бы помягче, но не получается. Я жесткий человек. В том числе и по отношению к своим. Наверное, меня даже можно назвать тираном. Наташе, например, здорово достается, если к завтраку в доме не оказывается обезжиренного йогурта и определенного сорта мюслей. Из года в год завтракаю одним и тем же. В шесть утра (время, когда мы садимся за стол) ей приходится прыгать за руль и ехать в магазин. Понимаю, что жене нелегко — она везет на себе огромное хозяйство, занята двадцать четыре часа в сутки. В доме только туалетных комнат — семь, и каждую нужно убрать, потому что дети пользуются всеми, бегут в ту, которая поближе.
Заведенный в доме распорядок не должен нарушаться.
А как иначе? Семья знает, какой кровью дается то, что мы имеем. Тимоха несколько раз ходил на мои бои, хорошо разбирается в боксе, а Наташа после мая 1997 года, когда в Атлантик-Сити я проиграл Винсу Филипсу, не видела ни одного моего поединка.
Я получил тогда технический нокаут в десятом раунде.     Пропустил     столько ударов, что ничего уже не соображал, и рефери остановил бой. До этого я провел девятнадцать боев на профессиональном ринге и ни в одном не дал повода усомниться в своем превосходстве. Я элементарно не умел проигры¬вать, верил в свою непобедимость. И вдруг такое... Было  ощущение,   будто   весь   мир рушится. Вине — в прошлом наркоман, для него бой со I    мной был последним шансом   в жизни, соломинкой для утопающего. Филипс вылетел на ринг злой, готовый биться до смерти. А   у   меня   организм   был обезвожен   из-за   неправильной сгонки веса. Я принимал аминокислоты, их обязательно нужно запивать большим  количеством воды, о чем мне никто не сказал. В результате — чуть не умер на ринге. За долгую жизнь в боксе я научился терпеть боль, но тут каждый удар отзывался эхом по телу. В висках пульсировало: «Черт! Какая боль!»
В десятом раунде я окончательно поплыл. Устоял лишь благодаря силе воли. Характер такой — упертый... После боя мы сразу поехали в больницу. Переломов не было, только сотрясение мозга. Еще отслоилась сетчатка и оказался поврежден глазной нерв. В глазах двоилось. До сих не понимаю, как я потом три месяца водил автомобиль. Голову наклонял набок, и картинки вроде бы совмещались в одну... Книг не : читал, телевизор не смотрел. Не мог.
Но проблемы со здоровьем — не главное. Мои обычные жизнерадостность и общительность куда-то исчезли. Я замкнулся, ушел в себя, видеть никого не хотел. Ни родителей, ни жену, ни детей... Запретил разговаривать со мной о бое, в душу лезть. Если кто-то   нарушал строгое табу, я молча разворачивался и уходил, Когда после боя летел из
Штатов домой, в Австралию,   специально поменял билеты на другой рейс, чтобы никто   не знал, когда вернусь. И вот :    выхожу в Сиднее из аэропорта и вижу массу людей. Как узнали? Встречали словно героя. Тогда я решил, что не имею г    права завязывать со спортом, г    хотя, честно скажу, хотел.

Наталья плакала не переставая. Мама тоже. И для нее это был последний день, когда она смотрела мой бой вживую. Папа-то всегда со мной, а мама после Атлантик-Сити закончила эксперименты. Даже по телевизору прямую трансляцию видеть не могла, уходила в другую комнату. Новости ей Тимоха сообщал. А Наташа брала мобильный телефон и отправлялась куда-нибудь на прогулку. Ждала, пока позвоню...
Вообще семья, конечно, натерпелась. И теперь, когда я стал зарабатывать серьезные деньги, стараюсь сделать для близких как можно больше.
Построил семиуровневый дом на берегу океана. Купил большой участок земли, по меркам Сиднея даже огромный — два с половиной гектара. Там есть и теннисный корт, и сад, и бассейн, и фонтан, и водопад, и баня, и биллиардная... Все, чего душа пожелает. Включая зоопарк с живым удавом. Два года у меня живет. Домашним удав не очень нравится, а я его люблю. Беру с собой в комнату, он поползает немного, затем на меня забирается и спит, а я сижу, кино смотрю. Класс!
Кстати, по соседству с нами живет актер Рассел Кроу. Ходим друг к другу в гости. Рассел по-настоящему разбирается в боксе, а потому особенно приятно, что он мой болельщик. В 2005 году специально прилетел в Нью-Йорк, чтобы поддержать меня в том самом поединке с Рики Хаттоном. Расстроился из-за проигрыша настолько, что, вернувшись в гостиницу, поругался с портье и швырнул   в   беднягу  телефонным аппаратом. Когда начались съемки фильма «Нокдаун», в котором Рассел играл легендарного американского чемпиона тридцатых годов Джеймса Брэддока, Кроу попросил меня быть его консультантом. Гонял я звезду до седьмого пота без поправок на голливудский статус.
...В 1995 году я забрал в Австралию родителей. Сейчас строю для них новый дом неподалеку от себя. И сестре тоже строю. Мы видимся практически ежедневно, а каждую субботу семья в обязательном порядке собирается у меня за обеденным столом.
Прежде ради победы на ринге я готов был умереть, а теперь — нет. Это сложно объяснить. Я давно женат, у меня растут замечательные дети, но я о них вроде как и не думал особо, они были где-то там, на втором плане. Все подчинялось одному— боксу. Я знал, что в любом случае семье по страховке выплатят миллионы и она будет полностью обеспечена. Так я жил раньше. И вдруг захотел, чтобы мои сыновья и дочь увидели не банковские счета, а отца. Живого. Рядом. Все перевернулось за минуту между одиннадцатым и двенадцатым раундами последнего боя с Рики Хаттоном. Точнее, встало на свои места. Я знаю, отныне так и будет: сначала семья, а потом все остальное.
В спальне моего дома в Сиднее стоит проектор, который показывает на потолке время, дату, день недели, температуру в комнате и за окном. У меня появилась привычка: просыпаясь, смотрю вверх. Если потолок темен и пуст, значит, я опять не дома. Начинаю восстанавливать в памяти, куда же на этот раз забросила судьба. Нащупываю ниточку воспоминаний и распутываю весь клубок, хотя, честно говоря, с некоторых пор путаюсь в материках, континентах и временах года. Не хватит ли наблюдать бесконечный калейдоскоп аэропортов, гостиниц, встречающих и провожающих?
Хочу просыпаться среди ночи, видеть цифры на потолке и снова спокойно засыпать. Все хорошо, я дома...

Категория: Библиотека БУДО
Просмотров: 4714